На Святом Николае ещё шёл бой, причём становился он всё упорнее. Там обе стороны проявляли отчаянную храбрость и решимость. В начале боя убит был командир 1-й артиллерийской бригады флигель-адъютант полковник князь Мещёрский. Оставшийся командовать после него поручик Сидорин решил, что из-за бруствера выстрелы действуют не так удачно. Под градом пуль он выкатил орудия из ложемента на более удобное место и стал бить в упор по штурмовавшим гору турецким колоннам. Их удалось разогнать, но сам Сидорин, получивший две раны, замертво вынесен был из строя.
В этом аду под градом пуль, среди рёва пушек и стонов раненых всюду появлялась одна фигура, навсегда запечатлевшаяся в памяти шипкинцев. Это был священник Минского полка отец Дормидонт. Презирая опасность, с одним только крестом в руке, шёл он всюду, где кипел отчаянный бой, ободрял бойцов, утешал раненых, напутствовал умирающих, и ни одна пуля не коснулась его в этом аду под небесами...
Появление его всюду действовало ободрительно, и где только ни показывался этот скромный герой, — с беззаветной храбростью кидались шипкинцы на неприятеля...
Силы защитников все истощились, а бой только разгорелся. В резерве оставались всего две роты Житомирского полка. Тогда генерал Радецкий двинул на турок имевшийся у него в запасе батальон житомирцев под командой полковника Тяжельникова. Едва житомирцы очутились на Святом Николае, они вместе с дравшейся там волынской ротой составили штурмовую колонну. Тяжельников в это время был ранен, и колонна двинулась на турок с волынским подполковником князем Хилковым. Что только произошло здесь!.. Русские герои сталкивали неприятеля в пропасти, сами срывались и гибли, оставшиеся кололи турок на месте. Нельзя было удержаться против такого отчаянного, дерзкого натиска. Турки показали тыл. Вдогонку им посыпались пули. Весь скат с горы усеян был турецкими трупами.
Ровно в полдень снова «на Шипке всё было спокойно». Турки скрылись, преследовавшие их победители вернулись в свои ложементы. Началась привычная перестрелка из траншей.
Эта ночь, или, вернее, несколько часов этой ночи, обошлись шипкинцам в 31 штаб- и обер-офицера и более 1000 нижних чинов, выбывших из строя.
Но этой ценой — ценой русской крови — восстановлена была русская слава, начинавшая было бледнеть на полях Болгарии...
Рождественцев вышел невредимым из боя. Савчук и Симагин были легко ранены.
Солдатики радостно целовались, обнимались, поздравляя друг друга с новой победой. Отстояли позиции, отстояли!.. Трудно было бы теперь думать, что дважды отброшенный с жесточайшим уроном Сулейман снова повторит свои попытки.
Теперь шипкинцам оставалось только держаться, пока не придёт приказание идти вперёд туда, в долину Тунджи, где земля уже окроплена была русской кровью.
Пришлось весьма долго ждать этого...
Плевна накрепко приковала к себе массу русских войск. Пока она существовала, пока так или иначе, а Осман-паша со своими таборами оставался в ней, ни о каком движении вперёд не приходилось даже и мечтать...
XXIV
ГВАРДИЯ В ОГНЕ
сё уже и уже стягивалось с каждым днём живое кольцо вокруг Плевны. Начиная с 3 октября имела место блокада этой турецкой твердыни, внезапно остановившей Русь в её так блестяще начатом движении на Царьград. Все, какие только можно было взять вокруг, высоты были уже взяты; отовсюду смотрели на турок чёрными жерлами русские пушки, но более уже не кидались на Плевну русские герои. Слишком дорого обошлась России отчаянная храбрость её верных сынов. Без малого в 17 тысяч выбывших так или иначе из строя насчитывались русские потери ко дню начала обложения Плевны.
Но силён ещё враг, не пали ещё духом правоверные. Пока Осман-паша в Плевне, не проиграно ещё их дело: есть надежда, что как-нибудь удастся им победить «московов».
Ловча взята, но есть ещё на Софийском шоссе внезапно выросшие укрепления Дольний и Горний Дубняки и Телиш. Два последних, если не ключи к Плевне, то её магазины. В предгорьях Балкан в городах Орхание, Этрополе, Правде и Врачеше стоит сильная турецкая армия; здесь же собраны огромные запасы продовольствия и снарядов. Оттуда всё получает Осман-паша: людей, провиант, боевые запасы. Десятого сентября с этой стороны по шоссе под защитой Телиша и обоих Дубняков в помощь своему «Гази-паше» пробился с 10 000 пехоты и большим обозом ловчинский паша, а ночью на 24 сентября прорвались в Плевну ещё 4000 турок.
А в это время под Плевной уже был Тотлебен. Что ни утро, то новые и новые укрепления, траншеи, окопы и всё ближе вырастают перед Плевной, которую русские шутники-солдатики теперь перестали уже именовать «Плевком». Не помногу, но постоянно и постепенно подходят русские к роковому для них месту.
Старый севастополец видит своим зорким наблюдательным взором, что нужно предпринять. У Османа-паши есть всего три выхода, по которым он может пробиться: на Софийское шоссе, на реку Вид и оттуда к Тетевенским Балканам и на реку Искер, по которой он может вернуться в Виддин. Стало быть, нужно заградить ему эти пути, «уединить» Плевну так, чтобы «птица туда не пролетала», не то чтобы прорывались целые таборы. Впрочем, пусть их идут в Плевну! Чем больше их соберётся там, тем скорее взовьётся белый флаг над плевненскими твердынями: скорее уничтожен будет запасённый провиант, и тогда пусть Осман-паша крепится — белый флаг над Плевной выкинет всемогущий голод...
И суживается день ото дня всё теснее живое кольцо вокруг Плевны.
А кругом всё идёт своим порядком. Сулейман-паша бросил Шипку, обошёл Балканы и вышел к Разграду против Шипки; только чтобы сдерживать русских от вторичного наступления, остался со своими таборами Реуф-паша. Там теперь всё спокойно. Идут перестрелки, канонада, иногда турки кидаются на русские позиции, но там, среди драгомировских героев, не обращают внимания на такие пустячки.
Кое-что есть радостное для русского сердца. На малоазиатском театре войны в упорных боях 2 и 3 октября был разбит наголову под Авлияром и позорно бежал с поля битвы тамошний турецкий главнокомандующий Ахмет-Мухтар-паша, а три не успевшие скрыться дивизии, которыми командовал Омер-паша, капитулировали перед победителями-русскими.
Вскоре порадовала и Россию, и её царя прибывшая за Дунай гвардия, этот цвет русской военной силы, до той поры только и знавшая разводы, смотры, парады да манёвры.
Теперь предстояли уже не парады и не манёвры, а кровавое дело на поле брани...
К этому времени выяснилось уже положение русских.
Нельзя сказать, чтобы уныние, но вполне понятные грусть и тоска охватили русских храбрецов, когда стало известно, что под Плевной придётся засесть надолго... Наступила дождливая серая осень, а это был враг более опасный, чем все неприятельские армии. Вернее пушек и ружей действовали тифы, дизентерии, лихорадки... Так и косили они человеческие жизни, и, пожалуй, горше, чем армейским солдатам, доставалось от них не обвыкшимся, не обтерпевшимся гвардейцам, прямо из Петербурга, из казарм явившимся под Плевну. Необходимо было уже по одному этому как можно скорее развязаться с Османом-пашой или, по крайней мере, запереть его в Плевне так, чтобы и в самом деле ни одна птица без ведома осаждающих не могла к нему пролететь, не то чтобы могли пройти обозы с провиантом или подкрепления из Софии от турецкой Балканской армии.
