— Эх, кабы знато да ведано! — толковали шипкинцы. — Разве пришли бы мы вот так — налегке?..
В самом деле, круто приходилось защитникам Шипки. Зима в горах наступила ранняя, у них не было ни полушубков, ни тёплой обуви, а морозы начались уже с 11 сентября, и 14 пошёл снег, устанавливалась зима.
Рождественцеву вместе с другими приходилось плохо. Стужа донимала куда сильнее, чем турецкий огонь. В наскоро не выкопанных, а насыпанных поверх почвы землянках было тепла совсем мало, а в тех, которые были выкопаны, каждое утро после ночлега выступала вода, и ночевавшим волей-неволей приходилось принимать холодные ванны...
— Смередушка! — жаловался Симагин Савчуку.
— А ты терпи! — наставительно отвечал тот. — На барина вон взгляни! — кивал он в подтверждение своих слов на Рождественцева. — Не наша кость — белая. А держится — не пикнет!
Действительно никогда никто не слышал ни одной жалобы от Рождественцева. Впрочем, и солдаты не жаловались, не роптали, они видели, что и их дивизионный генерал Петрушевский, заменивший раненого Драгомирова, с преемником своим по бригаде генералом Бискупским жили не лучше их. В генеральской землянке постоянно стояла вода. Чем глубже врывались в землю, тем больше её было. Мокрая одежда при выходе наружу вся сразу же покрывалась льдом, и люди в такие мгновения казались как будто обросшими ледяной коркой.
Теперь рады были бы шипкинцы и турецким атакам, но турки не стали особенно баловать их ими. И октябрь, и ноябрь прошли совершенно спокойно. Однажды только — 20 октября — кинулись было турки на русские позиции, но эта их атака оказалась столь нерешительной, что шипкинцы отбили её без потерь.
Сергей в конце концов так обтерпелся, что холод перестал даже особенно действовать на него. Словно какой-то внутренний огонь согревал его кровь. Он во вьюгу выстаивал на часах, лежал в секретах и возвращался невредимым в свою землянку.
— Застыл, поди? — заботливо спрашивали его товарищи.
— Есть малость! В Райской долине — куда теплее! — отвечал он шуткой.
Эта немудрящая острота всегда вызывала среди солдат смех.
— Куда как горячо в Райской-то! — подхватывали солдаты и как-то невольно со страхом поглядывали в долину позади одной из своих нагорных батарей — на Райскую, как они сами её прозвали.
Это было поистине страшное место. Долина находилась под турецкими выстрелами, и едва кто-либо показывался там днём, на смельчака тут же начинали сыпаться турецкие пули и даже гранаты.
— Отсюда христолюбивому воину прямая дорога в рай, — говорил генерал Мольский
[76], первый окрестивший эту долину Райской.
Турки так пристрелялись к этому месту, что даже ночью могли обстреливать его по готовому прицелу, и наконец не стало смельчаков, которые днём решились бы показываться на дороге, проходившей через эту долину в Габрово.
В ноябрьскую тёмную непроглядно-мрачную ночь вдруг понеслись с турецких батарей бесчисленные выстрелы. Солдатики проснулись, повыскакивали из землянок, недоумевая, что бы могли значить эти выстрелы, когда не слышны были сигналы тревоги. Обыкновенно такая пальба начиналась, когда турецкие войска шли в атаку. Здесь же на турецкой стороне не замечалось никакого движения.
— Черкесы, что ли, прорываются? — слышались тревожные вопросы.
Фельдфебель той роты, где был Рождественцев, Егор Панов, куда-то исчезнувший, вдруг появился среди своих товарищей.
— Братцы, голубчики! — задыхаясь от волнения, говорил он. — Там-то, там в Райской...
— Что? Что? — засуетились волынцы, предчувствуя недоброе.
— Наши там... подводы шли... турки подбили всех... Один прибежал... Лошадей перебили... Товарищи остались. Сейчас охотников вызовут... Не посрамитесь, идите в Райскую на выручку!..
— А подольцы от них ближе? — раздался вопрос.
Подольский полк был расположен в землянках как раз за Райской долиной.
— И они пойдут... и вы идите!
Словно что всколыхнуло Рождественцева. Обыкновенно турки не спускались никогда в «Райскую» долину, им бы самим могло прийтись очень плохо, но по ночам особенно, когда там оставались раненые, пробирались туда свирепые башибузуки, и шипкинцам было уже известно, что ожидает их несчастных товарищей в этом случае.
— Я пойду! — объявил Сергей, выступая первым вперёд.
— И я! И я! И я!.. — сразу прозвучало более десятка голосов.
Панов доложил ротному, и позволение спуститься охотникам в Райскую долину было дано.
Пошли шестеро. Савчук и вернувшийся в строй Мягков были в том же числе. Рождественцева назначили старшим. Тихо скользнули солдаты на Габровскую дорогу и почти бесшумно пробрались на страшное место. Райская долина была узка. Кручи неприступными стенами высились по обе её стороны. Вся земля здесь изрыта была артиллерийскими снарядами. Когда пробрались в долину охотники, там было тихо. Сами они шли, затаив дыхание.
Вдруг все остановились как вкопанные.
— Слышишь, барин? — шепнул Рождественцеву Савчук.
Сергей только головой качнул в ответ. Несколько впереди — их глаза уже достаточно привыкли к темноте — что-то чернело. Это была живая масса. Заметно было движение в ней, слышался лёгкий шум. Не было сомнения, что около брошенных подвод находились люди.
— Башибузуки орудуют! — опять шёпотом заметил Савчук.
— Пригнись, братцы, ползи! — тихо произнёс Рождественцев.
Утопая в глубоком снегу, то и дело проваливаясь в ямины, то припадая, то поднимаясь, пошли вперёд эти шестеро людей. Но невозможно было двигаться совершенно бесшумно. Хозяйничавшие у повозки турки заметили приближавшихся охотников. Блеснули огоньки, грянули несколько выстрелов. Русские удальцы, не дожидаясь команды, ответили на них и бросились вперёд. В этот момент турецкая батарея, назначенная для обстрела Райской долины, вся осветилась. С аванпостов и из траншей перед ней понёсся град пуль; над горстью смельчаков разорвалась, осыпая их дождём осколков, картечная граната. Они теперь уже не скрывались. Их «ура!», повторяемое на тысячи ладов горным эхо, пронеслось, сливаясь в ночи с голосами пушек и ружей. Заговорили русские батареи, и началась жаркая ночная перестрелка.
В самом начале небольшой и недолгой схватки Сергей был свален ударом турецкого приклада в голову. Приклад скользнул, но всё-таки удар оказался настолько силён, что Сергей лишился чувств. Резкий холод привёл его в себя. Какая-то тяжесть нестерпимо давила его. Он чуть-чуть приоткрыл глаза. Начинало светать, и Райская долина вся уже клубилась мглой предутреннего тумана. Перестрелка уже прекратилась. Сергей ощупал лежавший над ним предмет и догадался, что его накрывают собой чьи-то трупы.
«Неужели свои?» — с ужасом подумал юноша.
Собрав все силы, какие только ещё оставались, он сбросил с себя мертвецов и, чуть приподнявшись, взглянул на них. Вздох облегчения вырвался у него из груди. Это были турки! Они прикрыли собой Сергея и только благодаря этому юноша не замёрз, но вместе с тем и товарищи, уходя, не нашли его и не подобрали. Но теперь положение, в котором очутился юноша, было для него ужасным. Турки из своих траншей приметили бы каждое его здесь движение, и их пули изрешетили бы его в одну минуту. Пробраться к своим нечего было и думать. Оставалось одно — дожидаться здесь ночи. Тогда, может быть, явятся товарищи и как-нибудь выручат его... Однако оставаться здесь — реально значило бы замёрзнуть. Сергей с тоской огляделся вокруг. Молчаливыми громадами высились неприступные кручи, казавшиеся среди мглы какими-то гигантскими пятнами. Снег лежал всюду, и на его белой пелене заметно было бы каждое движение человека, попробовавшего бы перейти это проклятое место. Мозг Сергея работал в эти мгновения с напряжением. Так или иначе, а здесь юноша оставаться не мог. От стужи или от турецких пуль — всё равно приходилось умирать. Но умереть, не предприняв попытки к спасению, это Рождественцеву представлялось малодушием, и скоро он нашёл, хотя и весьма сомнительный, но всё-таки возможный выход из трудного положения. Прежде всего ему было необходимо отсрочить роковую минуту и сделать это поскорее. Как только рассеется мгла, турки увидят его. Тогда гибель неизбежна. Где же укрыться от их выстрелов? Взгляд Сергея упал на опрокинутые повозки. Их было три, и они лежали полозьями к туркам, так что за повозками кое-как можно было укрыться от турецких глаз. Не долго думая, Рождественцев отодвинул от себя трупы и прополз несколько саженей, отделявших его от повозок. Тут он почувствовал, что тяжесть спала у него с души. На повозках, которые турки уже успели раскрыть, везли на Шипку полушубки. Величайшее чувство радости и благодарности Небесам овладело Сергеем. Являлась возможность спастись и от холода. Груда полушубков вывалилась на снег, и юноша, как подполз, сейчас же забился под них. Только теперь, когда улеглось нервное напряжение, почувствовал он усталость и боль в голове. Под полушубками ему было так тепло, что невольно дремота начала одолевать его. Сергей этому ужаснулся.
