Однако было у него в эти скучные дни и другое дело по сердцу. Скобелев занимался с солдатами, как бы предвидя, что ему скоро придётся водить их в битвы.
В армии его знали, но знали только понаслышке. Теперь героя бесчисленных рассказов, ходивших по России, увидели воочию.
Скобелев и в действительности оказался таким, каким он был нарисован в народных легендах.
Едет он как-то в коляске. Жара невыносимая — солнце с ума сошло в небесах. Впереди едва-едва ковыляет солдат, чуть не сгибающийся под тяжестью ранца.
— Что, брат, трудно идти? — останавливает его генерал.
— Так точно, ваше превосходительство!
— Ну, садись ко мне!..
Солдат совсем в недоумении... Ему кажется, что генерал шутит.
— Садись, тебе говорят! — раздаётся повелительный окрик.
И начинаются расспросы о деревне, о семье...
Солдат выходит из коляски, боготворя молодого генерала. Рассказ его передаётся по всему полку, и когда этот полк впоследствии попадает в руки Скобелева, солдаты уже не только знают его, но и любят его...
Раз в Журже Скобелев идёт по улице и видит — солдат плачет.
— Ты это что? Чего ревёшь-то? Срам!
Солдат вытягивается в струнку, молчит.
— Ну чего ты? Что случилось такое?
Тот всё мнётся.
— Говори, не бойся...
Оказывается, получил солдат письмо из дома. Нужда в семье, корова пала, недоимки одолели, неурожай, голод.
— Так бы и говорил, а то плачет! Ты грамотный?
— Так точно, ваше превосходительство, грамотный.
— И писать можешь?
— Так точно-с, могу.
— Вот тебе пятьдесят рублей. Пошли сегодня же домой, слышишь? Тебе скажут, как это сделать... Да квитанцию мне принеси.
Как он умел говорить с солдатами, знают те, кто видел его с ними. Они понимали его с полуслова. Скобелев не пропускал ни одного случая, чтобы дать солдатам урок. Однажды пришли около ста новобранцев, и Михаил Дмитриевич увидел их и сейчас же решил дать им урок атаки на батарею.
— Ну, братцы, как вы пушку станете брать?
— А на уру, ваше превосходительство!
— Ура — урой... А вы умом раскиньте... Знаете ли, что такое картечь? Ну, вот бросились вы, уру закричали — неприятель выпалил из орудия, два десятка из вас полегли... Сколько вас теперь осталось? Восемьдесят! Отойдите, двадцать человек!.. Это вот убитые, слышите ли? Их уже нет... Ну, что вы будете делать, половчее чтобы вышло?
— А мы, ваше превосходительство, покуль он опять заряд, значит, положит, тут на него и навалимся... Штыком его...
— Ну, теперь молодцы-ребята! Значит, поняли меня... Идём кашу есть!
И генерал взял деревянную ложку у первого попавшегося солдата и засел за общий котёл.
— Ён, брат, и ест-то по-нашему, — говорили потом солдаты...
Когда пришло приказание ставить минные заграждения через Дунай, Скобелев весь ушёл в дело. Заграждения предположено было ставить у Парапана, деревушки верстах в пятнадцати за Журжей и тоже по Дунаю. Минный катер «Шутка», которым командовал молодой лейтенант Скрыдлов, должен был отогнать стоявший у турецкого берега монитор. Для прикрытия атаки «Шутки» на турецкую махину был назначен 15-й батальон из знаменитой впоследствии четвёртой стрелковой бригады, которую Скобелев впоследствии и прозвал «железной». Как было принято, вызвали прежде всего охотников. На этот вызов весь батальон, как по команде, шагнул вперёд.
— Это лучше! — заметил присутствовавший тут же Скобелев. — По-моему, никаких охотников не должно быть. Каждый должен быть охотником. Дело — праздник для всякого воина... Какие же тут охотники!
Были избраны сто двадцать человек. К ним командированы трое офицеров. Вместе с сотней уральских казаков и полевой батареей это составило небольшой отряд прикрытия минных работ. Офицеры было повели солдат, когда Скобелев остановил их:
— Постойте... Так нельзя... Солдат должен всегда знать, куда и зачем он идёт. Сознательный солдат в тысячу раз дороже бессознательного исполнителя... Уральцам я уже объяснил...
Затем Скобелев обратился к стрелкам:
— Здорово, молодцы!
Те ему ответили.
Он спросил:
— Знаете ли, куда вы теперь идёте?
Солдаты замялись.
— В Барабан, ваше превосходительство!
— Ну, всё равно, Парапан или Барабан... А зачем?
— Турку бить!
— Турка бить всегда следует... Как твоя фамилия?..
Солдат называет фамилию.
Скобелев хвалит:
— Видно, что удалой... Скоро георгиевским кавалером будешь... А только мы теперь вовсе не турку бить идём... Нам, брат, другое дело нужно обработать... Скоро мы на ту сторону Дуная перебросимся. Поняли?
— Так точно, ваше превосходительство, поняли!
— Ну то-то!.. Сидеть на одном месте у молдаван надоело, и работы солдату нужно.
— Это точно!
— Ну вот, мы воевать пришли, а неприятель на той стороне, он к нам не придёт — ему у себя чудесно. Нам нужно его выбить оттуда... Выбьем ведь, орлы?
— Рады стараться! — повеселели солдаты.
— А чтоб выбить, нам нужно перейти через Дунай... Тут-то нам и достанется... Станем мы перебираться туда, турок-то ведь тоже не дурак, он на наши плоты да лодки мониторы свои пустит. Видели вы, каковы мониторы-то, вон те, что у того берега пыхтят?
— Видели, ваше превосходительство!
— Они нас и перетопят. Ну а мы хитрее турок. Мы в воду такие мины поставим, что ему мимо них и не проплыть. Только он на них наткнётся, тут его и взорвёт... Мы-то у него перед самым носом и перейдём реку.
— Рады стараться! — просветлели лица у солдат, понявших суть дела.
— Это совсем не такой, как другие! — толковали потом они между собой. — Этот понятный совсем!..
Так на первых порах имя «понятного генерала» и осталось за Скобелевым
[3].
Постановка минных заграждений удалась превосходно и стоила отряду прикрытия ничтожных потерь.
И Скобелев оставался верен себе во всё это время стоянки на Дунае. Офицеры встречали в нём прекрасного, отзывчивого товарища, солдаты — доброго, с редкой заботой относившегося к их непростому житью-бытью и всеми силами старавшегося облегчить их тяготы. Слава молодого Скобелева всё разрасталась и разрасталась, но всё-таки он оставался в тени...
А между тем близко было уже то время, когда гром войны должен был огласить своими раскатами долины Болгарии.
