XXI
ЛОВЧИНСКЛЯ П0БЕДА
елёные горы — первое в эту кампанию сражение, где Михаил Дмитриевич распоряжался самостоятельно, — открыло на него глаза всем, ведавшим судьбами войны.
Продержаться целый день с казаками и одним только батальоном пехоты против превосходящих сил Османа-паши, и не только продержаться, но и нападать на эти силы самому — было величайшим подвигом...
Ночь после «второй Плевны» была в полном смысле этого слова ночью ужаса. Мрак опустился над полями битв совсем неожиданно. Разгорячённые и увлечённые борьбой люди даже не заметили, как окутала их ночная темнота. Передвигались, отходя обратно, «на ощупь». Были отряды, заночевавшие под самой Плевной...
Турки не кинулись вслед отходившим от Плевны русским; они, тоже изрядно измотанные, так и остались сидеть в своём грозном логовище, и это приписывается тому, что Осман-паша чувствовал над собой угрозу со стороны Зелёных гор...
А за Зелёными горами на дороге, по которой отходили герои куряне и казаки, сидел под грушевым деревом Михаил Дмитриевич, и глаза его были увлажнены слезами. Да, слезами! Китель его был испачкан, изорван, окровавлен. В течение всего этого дня над Скобелевым постоянно витала смерть. В самых опаснейших, осыпаемых градом турецких пуль местах видна была белая фигура молодого генерала, со сверкающими глазами, с высоко поднятой головой. Словно вызов врагу, реял над Скобелевым его красный значок с буквами «М. Д. С.». Вокруг него падали верные боевые товарищи, поражённые турецкими стрелками. Сложил голову его верный джигит Назар, под Скобелевым была убита лошадь, но сам он оставался невредимым. Когда во время боя пробовали говорить ему об убыли в отряде, он только грозно сверкал очами, а когда бой кончился, плакал, не скрывая слёз, о жертвах боя, о бесчисленных раненых, длинной вереницей проносимых мимо него... Он не думал о том, что именно этим днём начинается его великая слава, что после этого целого дня отчаянно-ожесточённого боя загремит повсюду в русских войсках весть о Белом генерале, он помнил только то, что ему приходится уходить, не сокрушив врага...
Осман-паша не был сокрушён. Чудовище-Плевна, внезапно выросшая на пути русских войск за Балканы, остановила их. Она ободрила упавший было дух в войсках султана, и как бы в ответ на Плевну загремели на Балканских вершинах знаменитые шипкинские бои, где горсти русских пришлось обороняться против превосходящих войск Сулеймана-паши. Грохот Шипки отозвался и в равнинах Предбалканской Болгарии. Кацелево, Аблово, Караханский покрыли славой русское оружие, но вместе с тем и показали, что турки достаточно сильны, чтобы не только обороняться, но и самим переходить в наступление. Пелишат и Сгаловице, где Осман-паша произвёл отчаянную попытку пробиться через русские заставы, показали, что плевненский полководец не потерял присутствия духа и постоянно будет грозить русским из своей созданной не человеческими руками, а самой природой крепости...
Тогда решено было во что бы то ни стало взять Плевну. Однако успеху штурма мешала Ловча, где, по мнению всех русских стратегов, могла создаться такая же твердыня, как и убежище Османа...
Ловча лежит в долине, перерезываемой с юга на север довольно широкой, но мелководной рекой Осма. Вокруг — кольца высоких гор, гребни которых всюду представляют из себя созданные самой природой укрепления. С севера и юга глубокие ручьи являются как бы естественными рвами. Правый берег Осмы выше левого, и его кручи тянутся вёрст на шесть вдоль реки. Турки укрепили их, как могли. В сторону Плевны поднимается на три версты просторная возвышенность, раскинувшаяся по гребню гор. Сам городок Ловча, ничем не отличавшийся от других болгарских городов, расположился по обоим берегам Осмы, соединённым крытым мостом. Через город проходили пересекающиеся шоссейные дороги между Плевной и небольшими городками в балканских предгорьях: Сельви и Трояном. До Плевны от Ловчи было расстояние не более тридцати вёрст. Высоты правого берега с так называемой тогда Рыжей горой на юге, единственной, не поросшей виноградниками, турки укрепили сетью траншей, в центре которых поднимался огромный редут, доминирующий над плевненским шоссе и являвшийся «ключом» всей ловчинской позиции.
По своим укреплениям Ловча представляла несомненную твердыню. И эту твердыню русским войскам непременно следовало сломить.
Штурм Ловчи поручили князю Имеретинскому, отряд которого был разделён на две колонны. Одна колонна, которая должна была действовать на левом фланге, была поручена генерал-майору Добровольскому, командиру стрелковой бригады, другая — на долю которой выпадали вся тяжесть боя и взятие Рыжей горы — Михаилу Дмитриевичу Скобелеву. На ловчинском шоссе расположили общий резерв под начальством генерал-майора Энгмана, а на плевно-ловчинском шоссе поставлено десять сотен Кавказской казачьей бригады, которая в случае успеха должна была преследовать отступающего неприятеля.
Штурм Ловчи назначили на 22 августа.
Князь Имеретинский разгадал, какого военачальника он имеет около себя в лице Михаила Дмитриевича. Он предоставил ему полную свободу действия, и Скобелев уже за несколько дней до штурма принялся производить тщательные разведки Ловчинской позиции. С неутомимостью, открывавшей в нём физически закалённого человека, исследовал он местность, заносил себе в план каждый холм, каждый пригорок, каждый ручеёк около Ловчи и в конце концов знал всю местность так, будто провёл в болгарском городишке долгие годы своей жизни...
Рассвет 22 августа застал назначенные к штурму войска на заранее намеченных для них местах. В течение ночи солдаты возведи прикрытия батарей, и взошедшее в это время солнце озарило своими лучами более согни русских пушек, смотревших своими, пока ещё безмолвными жерлами на турецкие траншеи и редуты.
Князь Имеретинский со своим штабом поместился на высоте, приходившейся у шоссе к Сельви и названной почему-то Счастливой. Отсюда командовавшему боем ясно было видно всё поле, вся Ловча, и, осмотревшись, князь подал сигнал начинать обстрел турецких позиций... Загрохотали русские пушки, и им тотчас же начали отвечать турецкие. Сотни снарядов крестили по всем направлениям воздух. Адский грохот не смолкал несколько часов подряд, и вдруг, раньше, чем было условлено, войска генерала Добровольского пошли в атаку. Добровольский умел одушевлять солдат. Его стрелки, шедшие кпереди, перекатывались с высоты на высоту, карабкались на холмы, брали один за другим турецкие окопы и, наконец, спустились, но уже растерявшие на своём кровавом пути к берегу Осмы многих товарищей.
Тут они должны были остановиться: их оставалось слишком мало для дальнейшего наступления.
Скобелев и не думал спешить так, как поспешил Добровольский. Он начал атаку только около полудня. Зато Рыжая гора была вся засыпана русскими снарядами, а во время горячего артиллерийского боя Скобелев успел подвести к самым её скатам совершенно незаметно для турок несколько рот казанского полка. Казанцы сперва засели под горой, а потом так же незаметно взобрались на соседнюю с Рыжей высоту. Только когда это было исполнено, Скобелев послал уведомить князя Имеретинского, что он начинает наступление.
