Теперь предстояло довершить победное шествие русских вглубь туркменских песков...
XXXV
ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕХОД
оворить о деле — одно, а делать его — совсем другое... Хорошо знал Михаил Дмитриевич, с кем ему приходится вести войну; недаром русский чудо-герой начал своё военное поприще в соседних с текинскими песчаных пустынях. Одна только сила и как ясное олицетворение её — победа — могла повлиять на хитрых, безумно храбрых полудикарей. Скобелев должен был победить во что бы то ни стало текинцев. А чтобы победить их, следовало действовать наверняка...
Белый генерал поэтому не торопился со сборами. Подтягивались войска, собирались обозы, устраивались дороги, привыкали к климату новобранцы.
Наконец сборы были завершены.
Тянулся пятый час туманного ноябрьского утра, когда рожки и барабаны подняли на ноги весь бамийский лагерь. Громыхнул зоревой выстрел, на площадку старой крепости собрались отовсюду роты и батальоны.
Наступило 26 ноября — день общего выступления на неприятеля...
Михаила Дмитриевича в лагере не было, и его заменил генерал Петрусевич. Сам Скобелев ещё за пять дней до этого выехал с кавалерией вперёд.
Скромный, кроткий иеромонах Афанасий совершил молебствие и окропил ряды солдат святой водой.
— Поздравляю вас, братцы, с походом! — раздалось бодрое приветствие Петрусевича.
И разом грянувшее богатырское «ура!» покрыло слова генерала.
С походными песнями пошла в бесконечный степной простор пехота, загромыхали на ухабах пушки, с жалобным рёвом тронулись верблюжьи караваны...
Наступление на пресловутую твердыню текинцев началось...
Скобелев в это время был уже далеко-далеко впереди.
Теперь, когда всё было готово и когда сомнения в победе быть не могло, Белым генералом овладело нетерпение. Он так и рвался вперёд. И в этом походе был случай, когда Михаил Дмитриевич едва не сложил в песках своей светлой головы, или, что ещё хуже, едва не попал в плен к степнякам...
Шайки текинцев рыскали по всем направлениям. Они не осмеливались нападать на русский отряд, но беда грозила тем, кто по какой-либо причине отбивался от главных сил. Смерть — и смерть мученическая — была неизбежна для такого несчастного. Текинцы оказались настолько дерзки, что устраивали джигитовки под пулями, а однажды угнали красавца белого коня самого Скобелева; причём угнали так, что конь этот исчез где-то в степях и его не удалось возвратить — несмотря даже на предложение выкупа...
Белый генерал, как и всегда, относился к опасности с полнейшим презрением. Вышло так, что кавалерийский отряд, с которым был Михаил Дмитриевич, перевалив через горный хребет Копетдаг, наткнулся на довольно многочисленную шайку текинцев, гнавших стадо тысяч в семь баранов. Молодцы кавалеристы разогнали дикарей, овладели стадом и пошли далее, а их герой-командующий, увлекаемый желанием осмотреть лично дальнейший путь, отделился от своей колонны и сам отправился на разведку.
Мрачно тянулись к небу отвесные утёсы Копетдага. Ущелья, долины прорезали горные кряжи по разным направлениям. Скобелев, с которым было несколько офицеров его штаба и четверо осетин из его конвоя, вступил в ущелье Арваз и остановился здесь на отдых. Он вместе со своими офицерами занялся просмотром сделанных во время пути отметок и набросков и совсем не заметил, как горы внезапно укутались в густейший туман. Волнующаяся и клубящаяся мгла разлилась в воздухе. С каждой минутой она всё сгущалась, и скоро путники едва могли различать друг друга. Тем не менее Скобелев попробовал всё-таки выбраться из ущелья, руководясь компасом. Кое-как разыскали среди тумана коней, разобрались и тронулись практически на ощупь вперёд. Кони шли, спотыкаясь на каждом шагу. Туман волновался, как море. Прошёл час, за ним — другой, а ущелье как будто не кончалось; кругом в тумане проглядывали грозные громады склонов. Все, не исключая Белого генерала, ясно видели, что дорога потеряна, что они совершенно заблудились в горном лабиринте...
Не одно сердце дрогнуло предательской тревогой, когда исчезли последние сомнения в окончательной потере пути. В таком тумане всё могло случиться. Вместо своих, путники могли выбраться прямо к какому-нибудь становищу текинцев, и тогда смерть была бы неизбежной. Все сопровождавшие Скобелева ясно понимали, что участь экспедиции висела на волоске. Случайность могла погубить всё, ибо гибель Скобелева в этом случае была равносильна гибели всего дела. Все примолкли, так как разом пропала охота говорить; только удары кованых копыт о камни свидетельствовали о продвижении крохотного отряда вперёд...
Вдруг среди тумана раздался голос... Разом натянулись все поводья. Маленький отряд стал как вкопанный. В тумане послышалась песня — не русская песня; голос певца был гортанный, полный придыханий.
«Текинцы!.. Всё пропало!» — пронеслась одна мысль у всех в отряде.
Залязгали шашки, вынимаемые из ножен. Конвойцы-осетины выхватили из чехлов винтовки. Весь отряд замер на месте. Одна из лошадей вдруг заржала, сейчас же из клубившейся мглы тумана послышалось ответное ржание и вслед за ним громкий оклик...
— Да там наш! — воскликнул один из осетин, узнавший по голосу товарища.
Он не ошибся. Через мгновение, радостно приветствуемый, присоединился к крохотному отрядику ещё джигит-конвоец, тоже отбившийся от колонны, но объявивший, что он может найти путь к выпущенной вперёд, на разведку команде стрелков.
Отряд несколько ободрился. Опасность далеко не миновала и всё ещё угрожала со всех сторон отбившимся, но уже теперь явилась полная уверенность в близком и благополучном исходе. Джигита немедленно отправили отыскивать стрелковую команду, которой, по предположениям Скобелева, должен был командовать подпоручик Воропанов. Посланцу дали записку, в которой Воропанову приказывалось немедленно спешить к генералу, давая знать о своём приближении выстрелами. Скобелев же со своими людьми решил оставаться на одном месте, находя, что в этом случае Воропанов скорее отыщет его.
Попрощавшись, джигит скрылся в тумане. Скоро замер в отдалении перестук копыт его лошади. Для оставшихся томительно медленно потянулись часы напряжённого ожидания. Туман всё не рассеивался, а наоборот, становился более густым. Белый генерал, укутавшись в плащ, уселся прямо на землю, прислонившись спиной к гранитному утёсу. Около начальника как попало разместились его спутники. Один из конвойных оставался возле лошадей, готовый подать их офицерам при первом намёке на опасность; двое стали на часы, более полагаясь в создавшемся положении на слух, чем на зрение...
Шли минуты и часы. Мёртвая тишина царила в ущелье. Редко-редко раздавался удар копытом о мёрзлую землю или лязгала шашка. Все небольшие запасы сухарей уже были уничтожены, а выручка всё ещё не приходила. Становилось нестерпимо холодно. Появился ветер, туман медленно рассеивался, начиналась стужа...
