Но вот, словно золотой венчик, край яркого диска прорезал мрак неба, и как бы в знак привета ему раздались с земли торжественные звуки марша, вместе с которым понеслось и радостное «ура!». Затмение закончилось. Перепуганные текинцы более не преследовали в эту ночь отряда, и скоро уже он присоединился к главным силам.
Этой рекогносцировкой Скобелев добился того, что узнал главное: в Геок-Тепе было уже свыше двадцати пяти тысяч защитников, и текинцы, прежде чем подпустить русских к своему оплоту, решили оказать отчаянное сопротивление у Янги-калы.
Данные сведения пополнились ещё донесениями казаков о том, что к текинцам прибывают всё новые подкрепления из Мерва. Скобелев решил тогда, что незачем давать неприятелю возможность усиливаться. Он ожидал только, пока не соберутся около него все его любимцы и друзья, с которыми он хотел разделить свою славу.
Ждать Белому генералу пришлось недолго. Прибыл из Персии генерал Гродеков, выполнивший превосходно возложенное на него поручение, а вскоре после него к скобелевскому отряду присоединился небольшой отрядик всего из двух рот пехоты и двух с половиной сотен казаков с двумя пушками. Явился этот отряд из форта Александровского с Амударьи. Двадцать два дня пробыл он в солончаковой степи, и по этой степи ему пришлось отмахать 673 версты. Путь, по которому прошёл отряд, был почти неисследованный; на картах колодцы были помечены кое-как, повсюду рыскали шайки диких туркмен. Но отряд явился в полном порядке...
Привёл этот отряд любимый друг Белого генерала полковник Алексей Николаевич Куропаткин.
Быстро ознакомил Михаил Дмитриевич прибывших друзей с положением дела, и решено было прежде всего взять Янги-калы и уже после этого нанести сокрушающий удар Геок-Тепе.
Честь первого удара на оплот текинцев выпала на долю Куропаткина.
В семь часов утра морозного дня 29 декабря выстроились войска около бывшего передовым Егин-батырь-калы, получившего новое наименование Самурского укрепления. Совершено было молебствие, и среди рядов кавказских героев показался их чудо-вождь.
Медленно объезжал Скобелев батальон за батальоном, поздравляя солдат с наступлением. Для всех у него находилось ласковое, ободряющее слово. Одним он говорил о чести, ожидающей их в бою, другим напомнил, что после победы их ждёт возвращение домой. «Ура» так и гремело вслед Белому генералу. Тотчас после объезда Михаил Дмитриевич отдал приказ выступать, и немедленно тронулась вперёд первая колонна Куропаткина.
Гремело «ура!», когда войска проходили мимо Скобелева. Далеко в степи показалась кучка текинцев, наблюдавших за тем, что делалось в русском лагере. Они, наконец, сообразили, что означают эти крики, это движение, и быстро исчезли, стремясь поскорее принести своим весть о начавшемся движении.
Вслед за колонной Куропаткина также бодро и весело пошла колонна Козелкова, а за ним выступил с главными силами и сам Михаил Дмитриевич.
Всё ближе и ближе Янги-калы. Вот уже ясно вырисовываются глинобитные стены его крепостцы. Наступающие знают, что здесь засел Мамет-кул-хан, один из храбрейших текинских джигитов, и с ним полторы тысячи отчаянных удальцов. Бой за эти укрепления должен был пойти «не на живот, а ина смерть», как говорили солдаты. Но, похоже, их вождь — Белый генерал — был истинным любимцем военного счастья. Ибо штурм Янги-калы длился очень недолго. Укрепление взяли прямо с марша. С двух сторон кинулись с громовым «ура!» солдаты штурмовых колонн. Текинцы как будто только и ожидали этого натиска. Вместо того, чтобы обороняться, они кинулись вон из своей крепости, и скоро над стенами её взвилось русское знамя.
Это была удача, какой даже и не ожидали. Никто не сомневался, что Янги-калы будет взят, но нельзя было и думать, чтобы штурм этого укрепления дался русским с такой лёгкостью. До некоторой степени Янги-калы было ключом к Геок-Тепе. Устроившись здесь, можно было, как кольцом, охватить всю текинскую твердыню сетью траншей. Так оно и вышло. Белый генерал, очутившись у Геок-Тепенского холма, не повёл немедленного его штурма, а решил подготовить его успех осадой.
Прошло немного дней, а уже ряды окопов окружили текинскую крепость. С самого раннего утра рылись в земле сапёры и команды рабочих. Калы-текинские укрепления преобразились в опорные пункты осады. Всё росли и крепли многочисленные осадные сооружения. Скобелев опасался теперь лишь того, что текинцы, испугавшись, могут уйти из своей крепости.
В песках между тем было далеко не спокойно. Михаил Дмитриевич получил известие, что шайки степняков то и дело нападают на караваны, подвозившие к отряду боевые и съестные припасы. Один такой караван, принадлежавший Громову, целиком оказался в руках у степняков... Скобелев перекрестился, когда получил это известие. Текинцы овладели караваном лишь потому, что конвоировавшая его команда и все русские, находившиеся при нём, легли на месте. Среди павших были Агапеев, Волпянский и Макаров, свидетели первых подвигов Белого генерала среди песчаных пустынь Средней Азии...
Осада не обещала быть продолжительной, но подготовительные работы занимали всё-таки немало времени. Однако с ними не торопились, ибо успех осадных работ существенно уменьшал потери при предстоящем штурме.
Чем плотнее окружали русские последний оплот текинской силы, тем всё более и более возрастало упорство степняков. В их души вселилось убеждение, что русским никогда не удастся взять их крепость. Они, впрочем, надеялись не только на свои силы, но и на помощь извне.
Геок-Тепе была крепость обычной в этих местах постройки. Она имела вид неправильного продолговатого четырёхугольника, опоясанного глубоким рвом, за которым высились глинобитные стены, достигавшие вверху четырёх саженей толщины. За стеной шёл внутренний, состоявший из ям, ров. В одном из углов этого четырёхугольника поднимался холм высотой более семи саженей. На этом холме возведена была башня, называвшаяся Денгиль-Тепе и бывшая цитаделью. С неё открывался вид на всю беспредельную степь.
Между стенами крепости раскинулась огромная площадь. Обычных загородок и перегородок здесь не было, зато сплошь вся площадь была заставлена кибитками укрывшихся здесь при приближении русских текинских семей. Текинцы побросали свои прекрасно возделанные оазисы, забрали стада, всё своё более-менее ценное имущество и явились в крепость с жёнами, детьми, стариками. На крепостной площади собралось тридцать тысяч кибиток. Теснота здесь царила невообразимая. Воды в колодцах, ясно, не хватало, и приходилось часами ожидать, пока она не наберётся из почвы, да и то не всегда в таком количестве, чтобы утолить жажду всего населения крепости.
Но текинцы и не думали о сдаче.
Вожди-джигиты знали, что делали, допуская такую скученность. Текинцы все готовы были умереть за свои семейства, и сопротивление их было тем упорнее, чем больше было в крепости дорогих им существ.
Тыкма-сердарь объявил «газават», то есть священную войну против русских. Все, кто ни был с ним, ответили на призыв тем, что дали клятву умереть, но не отдавать крепости. Даже женщины примкнули к защитникам и выразили готовность биться с ними против ужасного Гез-Каллы и его воинов. Муллы стихами из Корана воодушевляли степняков, их вожди говорили, что помощь прийти не замедлит, и русские уйдут от Геок-Тепе так, как ушли уже из их степей в тот год, когда их приводил сюда не этот коварный Гез-Каллы, а другой вождь...
