Но напрасны эти призывы... Русские идут и идут. Подошли они и к Тырново.
Драгуны, гусары и, главное, метким своим огнём 16-я конная батарея отогнали турок от Тырново. Низамы и редифы, стоявшие в городе, после перестрелки, ленивой и вялой, отошли к Осман-Базару. Это было 25 июня. Турецкий губернатор Саиб-паша ушёл из столицы Болгарии пешком. В 4 часа пополудни урядник Кубанского полка князь Церетелев, только с началом войны вышедший из состава русского посольства в Константинополе, ворвался с сотней казаков в Тырново, промчался по всем его улицам, а вскоре за ним вступили и остальные русские кавалеристы. «Ура!» и «Живио царю Александру» встретили входивших в болгарскую столицу русских. Сияющие от радости болгары, болгарки, старики, взрослые, юноши, дети густой толпой бежали за рядами солдат, шедших к площади тырновского собора. Впереди русских войск шли с крестом и святой водой болгарские священники. В соборе было совершено благодарственное Господу Богу молебствие. Горячо молились недавние ещё жалкие рабы турок за своих освободителей, горячо молились и освободители — за ниспосланную им победу.
Не один из русских людей сильно призадумывался, поглядывая на черневшую к югу от Тырново горную громаду. Это был Великий Балкан, снизу на скатах весь покрытый цветущей зеленью и совершенно голый по мере того, как тянулись всё выше и выше его угрюмые холодные громады. Перелетать бы нужно через них вольной птицей, но вот переходить их придётся... да ещё как переходить! С конями, пушками, с обозом. Везде там в этих горах засели проклятые турки. Подойди только русский отряд, сразу оживут эти молчащие мёртвые твердыни. Как нежданно упавшие с далёких небес облака, окутают их клубы порохового дыма. Заговорят громовым голосом турецкие пушки, затрещит несметное число турецких превосходных «мартини-пибоди», и ударит вдруг по подходящим свинцовый дождь, несущий смерть. И невольный вздох вырывается из русской груди. И это вздох не страха за жизнь, не боязни смерти, нет! Вряд ли во время Освободительной войны думал кто-либо об этом среди русских воинов. Вздох этот был проявлением боязни за неуспех дела. Дунай-то перешли, а вот удастся ли теперь через Балканы перебраться?
Один за другим подходят к Тырново русские полки. Явилось, наконец, и болгарское ополчение, уже окончательно сформированное. Заправскими воинами выглядят ополченцы — обучились, подправились — хоть сейчас на турок. Пока, впрочем, ополченцам гордиться нечем. Пороха они даже не нюхали, огненного крещения в бою не успели принять. Но боевым огнём в битвах за родину крещены уже многие. В ряды дружинников стал было, да его прикомандировали к дружинному штабу, отчаянный, тридцать три года боровшийся за свободу своей родины, болгарский воевода Цеко Петкович. Старик он совсем — потому только и в штабе он, а не в боевых рядах. Двадцать восемь ран, полученных в боях с турками, бороздят его старое тело. На шее и затылке след от турецкой цепи, на которой он просидел, прикованный к стене турецкой тюрьмы более двух с половиной лет. Но когда раздался призыв на борьбу за родину, явился старик, стал в ряды, служа примером молодым землякам, рассказывая им об ужасах турецкой неволи, о сладости борьбы за родину…
Гордятся ополченцы своим знаменем, под сенью которого скоро должна была пролиться их кровь. Из недр Великой Руси, с далёкого Поволжья от города Самары прислано им это знамя. Оно трёхцветное: малиновая и светло-синяя полосы по бокам, белая между ними. Знамя сшито из шёлка. На белой полосе в середине широкий прямоугольный крест, шитый золотом по чёрному с изображением Богоматери в своей середине, с другой стороны такой же крест с изображением славянских первоучителей святых Кирилла и Мефодия. Древко серебряное, золочёное, на одной из лент шитая золотом надпись: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его». Плакал навзрыд от умиления старый Цеко Петкович, прибивая к древку это дорогое знамя, под сенью которого на закате своей жизни готовился он идти со своими молодыми земляками в мрачные Балканы, где каждая тропка была ему известна, где не один утёс был полит его кровью.
У дружинников-ополченцев уже сложилась и песнь, с которой приготовились они идти на смерть за свободу родины своей...
Вот она, эта песнь:
Шуми, Марица, кровью текущая,
Рыдай, вдова, тяжко израненная,
Вперёд идёмте, друзья-воители,
Перейдём Дунай со всеми силами.
Идём, идём! Вождь наш!
Раз, два, раз! Идём, дружинники!
Герой-лев нас ведёт,
Знамя со львом вещает победу.
Взгляните, притеснители, на вождя нашего,
Послушайте, как поём мы песнь победную!
Трубы затрубили, вперёд, вперёд!
Идёмте, друзья-воители!
Идём! Идём! Идём!
С острым окровавленным мечом
Вождь наш идёт вперёд.
Перед ним бой грохочет,
За ним идут храбрецы-дружинники
Ради свободы своей родины!
При окончательном сформировании ополчения Петко Гюров попал в третью дружину, которой командовал майор Калитин, уже известный своей храбростью по Туркестану, где он был до того. Вместе с дружиной пришёл Петко в несчастный город, бывший его родиной. Слёзы радости и умиления невольно полились из его глаз, когда увидел он Тырново... Теперь это был не город рабов, а столица свободных болгар. Уже не придётся более туркам бесчинствовать на берегах Янтры. Всё для них теперь кончено. Отошло их время. Как пришли русские, совет лучших тырновских граждан вступил в управление городом. Русским гражданским губернатором Болгарии назначен был князь Черкасский
[48].
Трудно представить, что было в Тырнове. Горожане, как только могли, выражали свой восторг, свою радость при виде «матери будущей болгарской военной силы», как называли тогда ополчение. Что-то стихийное проявлялось в этом восторге, и ополченцы не успевали отвечать на объятия, поцелуи, крики приветствия.
Когда третья дружина проходила по улицам Тырново, Петко кто-то окликнул. Голос был детский, тонкий. Петко оглянулся. Густая толпа провожала колонну. Никого знакомого юноша не увидел. Он подумал, что ослышался, и перестал думать об оклике.
Под вечер, когда дружина разместилась в отведённом ей помещении, молодой болгарин отпросился у своего начальника в город. Гюрову хотелось взглянуть на то место, где стоял когда-то его дом, где жила счастливая его семья — отец, мать, братья, сестрёнка. Юношу отпустили. Чуть не бегом бросился он на окраину христианского квартала. Вот-вот то место, где увидел Петко впервые Божий свет. Пустое оно. Следа нет какого бы то ни было жилья. С землёй сравняли турки целый ряд болгарских домов, сперва вырезав всех их обитателей, которых заподозрили в сочувствии русским. Петко уже побывал здесь после того, как пришло известие о гибели его семьи. Тогда здесь ещё оставалась груда обгоревших брёвен, а теперь всё было чисто; только густо разросся кустарник на месте пожарища.
