Какими-то судьбами удалось ему выхлопотать себе перевод в 17-й Архангелогородский полк, уже переправившийся через Дунай и стоявший с частями девятого корпуса против Никополя. Едва только Коралов успел явиться в роту, он уже сумел перезнакомиться там со всеми, а через день-два он уже так сжился со своими новыми товарищами, что, казалось, будто он целые уже годы прожил с ними. Его смех, шутки раздавались с утра, когда лагерь просыпался. Однако с Кораловым произошла перемена. Он, недавно ещё беспечно смотревший на будущее, говоривший, что дальше капитана и служить не будет, теперь вдруг запылал необыкновенным честолюбием. Но он мечтал не о совершении подвигов, а о том только, как бы поскорее ему выдвинуться, отличиться; для этого он исхитрился всеми правдами и неправдами перевестись в полк пятой пехотной дивизии, в штабе которой у него оказался покровитель.
«Здесь-то я сумею что-нибудь заслужить и на будущее! — рассуждал он. — Что же в этом дурного? Я честно исполняю свой долг, а если думаю, что будет со мной, когда кончится война и я останусь жив, то это вполне понятно и естественно. Пока человек жив, он непременно о живом должен думать. Хорошо таким, как Рождественцев, быть фанатиками дела, идеи. Вернётся домой, у него там и свой угол есть, и на чёрный день матушка его, верно, что-нибудь скопила. А у меня — ничего! И позаботиться обо мне некому. Сам о себе я должен стараться».
Такие рассуждения не мешали ему вполне добросовестно относиться ко всем обязанностям солдата. Когда приходила его очередь становиться на часы, он был одним из лучших часовых: бдительный, зоркий всегда, находчивый и на словах, и на деле, он успел обратить на себя внимание ближайших офицеров, и даже сам командир архангелогородцев полковник Розенбом не только слыхал о вольноопределяющемся Коралове, но даже и в лицо его знал.
Только чаще всего бывает, что не исполняются в действительности никакие расчёты, никакие, основанные на эгоистических мелких побуждениях, стремления, хотя человеку и кажется, что всё выходит, как задумано им.
Так вот точно и было с Алексеем Кораловым... Ему пришлось убедиться, что человек предполагает, а Бог располагает...
Недостаток в унтер-офицерах тогда в русской армии был большой. Ведь прошли ещё всего четыре года после введения всеобщей воинской повинности. При создании новой армии старались дать ход вперёд всем нижним чипам, которые хоть сколько-нибудь выделялись из общего уровня солдат. Коралов, успевший обратить на себя внимание своего ближайшего начальства, знавшего, что он участвовал в первой очереди переправлявшихся у Систова войск да имевший ещё притом кое-каких знакомых, скоро получил унтер-офицерские полоски на погонах.
Радости его не было конца. Первый шаг на пути к будущим почестям и привилегиям был сделан. Молодой честолюбец торжествовал и даже не скрывал своей радости.
«Эх, кабы теперь хорошее сражение! — не однажды думал он. — Может быть, и у меня появился бы беленький крестик».
Но сражения пока что не было. Хотя все знали, что очень скоро девятый корпус двинется на Никополь.
Русским нужно было во что бы то ни стало развязаться с этим оплотом турок на Дунае. Никополь стоял всего в сорока верстах от Систова. Его пушки постоянно грозили русским переправам и сильно затрудняли передвижение войск к Зимнице и в Рущукский отряд. Потом от Никополя шла дорога к Балканам, и турки, двинувшись по этому пути, могли причинить главным силам русской армии много вреда.
Вести осаду Никополя не стоило, его выгоднее было взять с боя — и поскорее.
Коралов оказался образцовым унтер-офицером. Он выказывал Личную инициативу, какую, пожалуй, не проявлял никто из унтер-офицеров, вышедших в начальники прямо из строя. Частенько Алексей собирал своих подчинённых в кружок, у него была карта Никополя и окрестностей. Стараясь говорить как можно проще, он объяснял своим солдатикам расположение турецких войск, приучая их к названиям разбросанных вокруг Никополя деревушек и урочищ.
— Вот, ребята, — говорил он, показывая на прихотливо извивавшуюся по болотистой равнине реку, впадавшую в Дунай значительно выше крепости. — Эта река будет Осма, а там дальше за ней по Дунаю, выше её река Вид. Тут мы будем бить турок.
— Будем ли ещё? — как-то раз усомнился один из молодых солдат Малафеев.
— Отчего не будем?
— Будто вы, Алексей Петрович, не слышали, что уходят турки, бросают, значит, Никополь?
Действительно, в Никополе было сосредоточено 10 000 гарнизона под командой Гассана-паши. Из этого гарнизона, прежде чем русские войска успели окружить крепость, ушли около 2000 турецких солдат, которыми командовал Атуф-паша, в соседнюю Плевну. Это даже ускорило решительный бой. Генералу Криденеру строго было приказано не выпускать турок, и на другой же день после ухода Атуфа-паши Никополь был окружён русскими отрядами.
— Не уйдут, Малафеев, не бойся! — успокоил солдатика Коралов. — Успеешь ещё вдоволь с турками подраться. Ты лучше сюда смотри. Так, значит, это реки Вид и Осма. На Осме деревни Черновица и Моселиево. Тут нам придётся поработать. Турки здесь везде засели. Против Моселиева деревушка Дзорнова. И в ней сидят турки. Тут у них по всей Осме батареи, окопы, редуты. Придётся выбивать нам бритоголовых.
— Что же! Пора и нам пороху понюхать! — говорили солдатики. — Уж мы турке не сдадим.
Крепость Никополь была старинной постройки. Только перед самой войной турки укрепили её, возведя на берегах Дуная и на окружавших с суши Никополь высотах новые сильные укрепления. Особенно хорошо укреплён был Ермолийский овраг ниже Никополя по Дунаю. Батареи защищали слева от крепости подходы к ней от Осмы. Позади Никополя вглубь страны на Вабелском плато турки окопались в укреплённом лагере.
Позиция была сильная, но всё-таки взять её следовало во что бы то ни стало.
Солдаты недолго томились ожиданием. Бой назначили на 3 июля. Образовано было всего четыре действующих отряда; пятый оставался в резерве.
Было четыре часа утра. За деревней Вабел грянул пушечный выстрел. Это барон Криденер подавал знак — начать сражение. Сразу же после выстрела град пуль понёсся из турецкой цепи, раскинувшейся вдали окраины Вабелского плато и на прибрежных высотах Ермолийского ручья. В Вабеле стоял Галицкий полк, а у Ермолийского оврага — две роты пензенцев. Вслед за турецкими ружьями заговорили и турецкие пушки, стрелявшие также по Вабелу. Начался артиллерийский бой. Спереди, шипя, свистя, лопаясь и разметая вокруг себя осколки, носились в воздухе гранаты. Пушечные удары слились в один общий гул. Под этот нестерпимый грохот вдоль левого берега Осмы двигался русский отряд из вологодцев, архангелогородцев, бугских улан, донских казаков, кавказских сотен под общим, начальством генерала Шильдер-Шульднера
[51], направляясь к сильной турецкой позиции за деревней Моселиево. Тут подступ к Никополю преграждали русским три табора окопавшейся турецкой пехоты с батареей всего в три орудия. Турок необходимо было прогнать отсюда, потому что именно здесь неприятель защищал переходы через Осму.
