Доктор Менгеле прищурился через очки, стал похож на притаившуюся змею.
– Пусть ученик решает, что с ним делать, это, в конце концов, был его спор, – бросил он, кивая юноше.
– В лабораторию, однозначно. Он нарушил дисциплину, ослушался приказа, – без сомнений вынес приговор молодой ученый.
– Пожалуйста, не надо! Простите, умоляю, никогда больше, никогда… – заключенный заплакал, размазывая по лицу слезы и кровь, поднял умоляющий взгляд на полковника. Он был избит, на лице практически не было живого места.
– Все вопросы к товарищу Холодову, – пожал плечами Андрей Сергеевич, отворачиваясь. По нему было видно, что это дело тяготило начальника бункера военных. Дмитрий был неплохим человеком, никогда не был замечен в диверсионных мыслях, и, пожалуй, Рябушев даже жалел, что так получилось. Однако дисциплина есть дисциплина, проявишь слабость один раз – потеряешь авторитет, а это уже чревато бунтом.
– Пожалуйста, прошу милосердия, мы же были друзьями! – в бессильном отчаянии выкрикнул товарищ. Он стоял на коленях и рыдал, а ученику доктора Менгеле было противно. Слизняк и жалкий червь.
– Какой ты мне друг, – неприязненно фыркнул ученый. Он искренне верил в то, что слабые люди недостойны сидеть с ним за одним столом. Доктор Менгеле был не только гениальным биологом, но и неплохим психологом. Он разворотил и искалечил душу своего ученика, окончательно стерев в ней границы добра и зла.
– Довольно, – Рябушев нетерпеливо дернул подбородком. – Этого – в серый зал, в конце концов, он проявил благородство и доблесть, встав на защиту девушки. За это следовало бы наградить, поэтому лаборатория подождет. До первого проступка. Все свободны.
Конвой увел Дмитрия вниз, заключенный брел, как в тумане, оступаясь, ноги его не держали. Только что ему даровали жизнь.
Холодов недовольно скривился, но возразить полковнику не решился. Пусть так. Один просчет – и он поквитается с соперником. Но Рябушев становится сентиментальным, слишком мягким, проявляет слабость. Молодой ученый взял это на заметку. Исподволь он метил на место начальника бункера и был уверен, что рано или поздно оно ему достанется.
Молодой ученый застонал, уткнувшись носом в холодную стену. Осознание и внезапное прозрение будто окатили его ледяной водой, и ему было худо. Совесть вгрызалась когтями, терзала, и юноша не понимал, куда идти дальше, как жить с этим грузом понимания.
Дверь кабинета резко открылась, в полумраке на пол легла черная тень, и Дима вскрикнул от неожиданности. На пороге стоял Доктор Менгеле.
– Что это с тобой? – спросил он, хмурясь.
Ученик затравленно взглянул на него из угла.
– У…ушибся, споткнулся в темноте, – наконец, выдавил он, поднимаясь.
– Под ноги смотреть надо, – бросил Геннадий. – Нормально все?
– Да, да. Я в порядке, – юноша поправил рубашку, выдохнул. Ему не хватало воздуха, сердце колотилось, как бешеное.
Он смотрел на своего учителя другими глазами. Палач, сумасшедший фанатик, убийца невинных. Не ученый – мясник, как сказала Алексеева. И это было страшной правдой.
– Осмотри Женю, он только что бросился на Марину, ударил ее головой об пол. Она у Андрея, я туда. Разберись, – приказал Доктор Менгеле, выходя из кабинета.
– Да, – покорно ответил юноша, направляясь за ним. Он набрал из ампулы на столе в шприц сильнодействующее снотворное, положил в карман.
– Не переводи препараты, – одернул его учитель, снова появившийся на пороге. – Введи экспериментальный.
– Так нельзя… Вы обещали Марине, – тихо сказал Дима, сжимая пальцы в кармане рубашки.
– Что? – Геннадий раздраженно поднял брови. – Это приказ!
– Нет… – шепотом проговорил ученик. Его замутило от страха. Первый раз в жизни он осмелился возразить своему наставнику.
– Что ты сказал? – Доктор Менгеле сделал шаг к нему, недобро сощурился.
– Нет. Вы обещали Марине, что не станете этого делать, – Дмитрий отшатнулся, уперся спиной в стол, едва не снеся стойку с пробирками.
– Я отдал тебе приказ. Исполнять! – рявкнул Геннадий. – Или ты хочешь в карцер, к Женечке, раз тебе его так жалко?!
Дима чувствовал, как леденеет спина и вспыхивают огнем щеки. Ему хотелось стать невидимым, учитель пугал его до дрожи в коленях. Юноша молчал, стискивая зубы, судорожно вдыхал воздух. Совесть больно уколола его, заставляя отказать, но все его естество желало согласиться, лишь бы это кончилось.
– Что ты молчишь? Ты понял меня? Исполнять! – зло повторил Доктор Менгеле.
– Есть… – бессильно выдохнул Дмитрий, набирая из пробирки второй шприц.
– Вот и умничка, – криво ухмыльнулся Геннадий. – Ступай.
Юноша шел по коридору, как в тумане, и сам не понял, как оказался перед дверью камеры.
– Что там? – спросил он у охранника.
– Заключенный бросился на Марину Александровну, потом завывал и рычал, сейчас, вроде, затих, – ответил тот.
Ученый приоткрыл смотровое окошко в двери. Женя стоял на полу на четвереньках, раскачиваясь из стороны в сторону. Дима окликнул его по имени.
Пленник поднял голову. Его глаза казались алыми от крови из лопнувших капилляров, лицо искажала гримаса. Он вскрикнул, попытался приподняться, но завалился на бок и конвульсивно задергался, застонал.
Дмитрий сделал шаг назад, закрыл глаза.
«Что мы натворили? Зачем, за что? Я знал, что будет так. Это я сделал с ним такое. Почему, почему? Женя, прости меня…» – ему хотелось плакать.
Юноша достал из кармана рубашки два шприца, держал их на раскрытой ладони, размышляя.
Первый – снотворное. Один укол – и несчастный погрузится в сон, хотя бы на какое-то время избавится от боли. Это единственное милосердие, которое ему можно оказать. Кроме…
Дима не мог заставить себя сказать «смерть», даже мысленно. Уже не мог.
Второй шприц, полный темно-коричневой жидкости, гипнотизировал его, притягивал взгляд. Экспериментальный препарат из спор грибов. Пятнадцать минут эйфории, затем – агрессия и мучительное угасание, до следующей дозы, каждая из них – шаг навстречу гибели. Молодой ученый не знал в точности, что испытывает его пленник, но даже от предположения становилось жутко. Острый токсический гепатит, повышенная возбудимость нервных окончаний, если сейчас коснуться его пальцем, несчастный испытает боль, как от удара. Если ударить – может погибнуть от болевого шока.
«Что же мне делать, что делать?» – мысленно спрашивал сам себя Дима и не находил ответа. Он знал, что от взгляда его учителя нельзя утаить ничего. Что будет с ним за ослушание? Доктор Менгеле слишком умен, он догадается о крамольных мыслях своего ученика и расправится с ним очень жестоко, так, что быстрая казнь покажется милосердным избавлением. Но сделать то, что было приказано, не хватало сил.
