– За предательство, – жестко ответил Геннадий. – Ты вдруг решил повесить на меня все свои ошибки, а я такого не прощаю.
– Вы – мой учитель! Пример для подражания! – крикнул юноша. Его разрывало от обиды и несправедливости.
– Твой пример для подражания остался в прошлом, если ты решил отказаться от всего, что создавал столько лет. Пока ты был верен – у тебя было все. Сейчас у тебя не останется ничего, кроме желания умереть. Я тебе это обещаю, – прошипел Доктор Менгеле, открывая дверь кабинета.
Влад, дежуривший за дверью, вывел несчастного в коридор. Что приказал ему ученый, юноша не слышал, и от этого становилось жутко.
Конвоир вывел его в серый зал, и им навстречу торопливо вышел полковник Рябушев.
– Этого ко мне в кабинет, – раздраженно приказал он. – Почему не доложили?
– Геннадий Львович не велел! – отрапортовал часовой.
– Вот как? – недобро прищурился командир. – Ты забыл, кто начальник бункера? С тобой я отдельно поговорю. Шагом марш исполнять!
– Есть!
Полковник закрыл за собой дверь и кивком указал Дмитрию на стул.
– Руки давай, – приказал он.
Юноша вздрогнул, вжался в стул.
– Не надо… – умоляюще попросил он.
– Руки, я сказал, дважды повторять не стану. Успокойся, перевяжу и все, – нахмурился командир бункера, разматывая бинт.
Ученик Доктора Менгеле смотрел, как Рябушев накладывает повязку с мазью на его разбитые ладони, и от этого внезапного жеста милосердия было еще страшнее.
«Только не тешь себя иллюзиями! Пожалуйста, не думай, что можешь спастись! То, что полковник накричал на Дракулу, еще ничего не значит. Падать будет больно, не смей верить в чудо!» – настойчиво уговаривал внутренний голос.
– Ну, и что же вы не поделили с Геной? – командир устроился в кресле и пристально посмотрел на молодого человека.
– Андрей Сергеевич, я – диверсант. Я отказываюсь участвовать в экспериментах Доктора Менгеле, они бесчеловечны и антигуманны! Я раскаиваюсь в том, что много лет мучил невинных людей, и не желаю больше иметь ничего общего с моим фашистским прошлым! – на одном дыхании выпалил Дмитрий, желая сразу расставить все точки над «и».
Полковник крякнул от удивления, задумчиво потер разбитый после инцидента с Женей затылок.
– О как. За двадцать лет я такое слышу впервые. Слабоумие и отвага. Всяко случалось, и отказывались подчиняться командирам, и пытались сбежать из бункера, но такое заявление – новость. Внезапное раскаянье? С чего бы ты вдруг решил загнать себя в могилу? Только я подумал было наградить тебя за мое спасение, как ты сам, считай, подписал себе приговор. Что это такое? – Рябушев говорил спокойно, в отличие от Доктора Менгеле, не зло, в его голосе не было той испепеляющей ненависти, что была у учителя. Скорее – любопытство и разочарование.
Дима весь сжался, сгорбился, бессильный и полный отчаянья. От сочувствия и понимания ему становилось совсем невыносимо.
– Не мучайте меня… Я не хочу, не хочу больше, пожалуйста, не заставляйте меня… – шептал он, не поднимая головы.
– Отставить истерику! – прикрикнул полковник. – Я пока еще не заставляю, только спрашиваю. Отвечай четко, не мямли! В конце концов, ты поступил, как герой, когда этот ублюдок Женя набросился на меня, именно ты вколол ему успокоительное, успел, не растерялся. Это достойно поощрения. Так что же случилось потом?
– Я не герой, я – убийца! Он ведь не заслужил того, что с ним происходит! Это немилосердно, если вы хотели его смерти, поставили бы к стенке и расстреляли, но не так, как сейчас! Что с ним, Андрей Сергеевич? Наш несчастный пленник еще жив?
– Жив пока что. И в твоих истеричных нотках я слышу наш голос разума, Марину Александровну. Как вы мне все надоели! Чертов отпрыск Коровина, да почему же я не пристрелил его в камере, когда эксперимент завершился? Последние несколько дней я только о нем и слышу! – гневно воскликнул Рябушев. – И что же, из-за него ты решил спустить коту под хвост все свои успехи? Если так, то ты просто дурак.
– Нет. Он стал катализатором моих мыслительных процессов, – даже бессонная ночь и высшая мера отчаянья не отняли у Дмитрия привычки выражаться научным языком. – Все вы прекрасно понимаете, товарищ полковник! Я знаю, как вам пришлось перешагивать через себя, чтобы дать добро на эксперименты, как долго вы заставляли себя воспринимать людей, как номера и биоматериал, Доктор Менгеле сломал и вас.
– Слишком много себе позволяешь! – задохнулся от возмущения его собеседник.
– Morituri te salutant!
[1] Больше никто не сможет сказать вам таких вещей, только я. После этого меня ждет долгая и мучительная смерть, – в голосе Дмитрия не осталось страха, только отчаянная решимость.
– Вы с Геной изобрели капли берсерка, как я погляжу, и ты их продегустировал, раз такой храбрый! Давно ли наш лабораторный крыс Дима осмелел настолько, что хамит начальнику бункера и не боится умереть? – со злой иронией поинтересовался Рябушев.
Юноша криво улыбнулся, оценив шутку. Капли берсерка, напиток смелости, давно был поводом для веселья в лаборатории, это древнее снадобье увеличивало выносливость и силу, дарило бесстрашие. Внезапно Дмитрий погрустнел. Шутки шутками, а создание такой настойки было его давней мечтой, ее же очень хотел увидеть и сам полковник, и молодой ученый стоял на пороге открытия. До завершения работы над ней оставались считанные дни, потом опробовать – и готово. Пониженный болевой порог, отключение мозговых центров, отвечающих за чувство страха, кратковременное усиление физической силы и выносливости. Правда, с побочными эффектами в виде привыкания. А теперь… видимо, ему не суждено закончить свои опыты.
– Капли берсерка практически существуют, – наконец, озвучил Дима свои мысли командиру. – Еще немного, и я бы их закончил. Но теперь не стану.
– Вот как? Да ты и впрямь диверсант, – протянул Рябушев.
– Хватит, товарищ полковник. Я – не жилец. Если не накажете меня – поссоритесь с Геннадием. Он – ваш давний друг, а я – всего лишь химик-недоучка с неправильными мыслями в голове. Давайте закончим с этим, не мучайте меня, мне больно от вашего спокойствия, оно дарит надежду, а надеяться невыносимо. Прошу вас о милосердии, расстреляйте меня, не отдавайте в лаборатории, если хотите наградить за свое спасение.
Андрей Сергеевич и молодой ученый смотрели друг другу в глаза. Офицер – выжидательно, погруженный в раздумья, юноша – упрямо, закусив губу, чтобы не дать воли своим чувствам.
– Идем. Будем решать, что с тобой делать, – совсем не зло и как-то устало сказал Рябушев.
Они вышли в коридор и пошли на второй этаж, но снова не дошли, по дороге к командиру подошел один из часовых.
– Разрешите обратиться! Евгений Коровин пришел в себя, требует врача.
