– Запрокинь голову и посиди так, – велела женщина, вставляя ему в нос ватки.
– Ты меня не хочешь спросить, можно ли помогать этому человеку? – недовольно поинтересовался Геннадий.
Алексеева нетерпеливо дернула плечами и села на свое место.
– Мне неприятно видеть кровавые сопли, – холодно ответила она.
Дима внутренне сжался: Марина говорила искренне. Ей действительно было все равно, что дальше будет с ним.
– Ну-с, молодой человек, что вы нам скажете? – притворно-вежливо обратился к Дмитрию полковник, смерив усталым взглядом Геннадия и Алексееву. Было видно, что это не первая конфронтация ученого и женщины, и командиру решительно надоело разнимать их ссоры.
Юноша стиснул зубы и молчал, глядя в пол.
– Тебе задали вопрос, – прошипел Геннадий. – На меня смотри!
Его бывший ученик продолжал смотреть перед собой, впервые в жизни решившись ослушаться наставника.
– Плохо работаешь, Влад, – проворчал Рябушев. – Раньше тебе требовалось куда меньше времени, чтобы донести до бунтовщиков нужные мысли.
– Виноват, товарищ полковник! – отрапортовал Дракула. – Упорствует. Исправлюсь!
– Да не ты должен исправиться, а он, – вздохнул Андрей Сергеевич. Он знал, что у Влада с легкой руки Димы была кличка «дуболом». Так и есть. Отличный исполнитель, физически силен, послушен, но туповат. – Ладно, свободен. Подожди за дверью.
В кабинете было тихо. Дмитрий знал, что все выжидательно смотрят на него, но не мог заставить себя поднять голову.
– Так и будем молчать? – спросил Рябушев.
Юноша ответил не ему. Он обратился к Алексеевой:
– Простите меня, Марина Александровна. Я виноват перед вами и перед Женей.
– Мертвым ни к чему извинения, – неожиданно зло бросила женщина.
Дима вздрогнул, но продолжал смотреть на нее.
– Вы живы. Я прошу вашего прощения. Вы вправе не прощать меня.
– И не прощу. Посочувствую, возможно, чисто по-человечески, но не прощу.
– Ты просишь прощения только у Марины? – раздраженно перебил женщину Доктор Менгеле.
– Только у нее. Вас я по-прежнему считаю садистом и моральным уродом. И у Марины Александровны я прошу прощения только потому, что считаю себя таким же.
Геннадий вскочил, готовый наброситься на своего воспитанника, но полковник осадил его:
– Сядь! Если с ним не справился Влад, то пара синяков от психованного профессора его уже не переубедит!
Марина подошла к двери и попросила дежурившего за дверью часового на несколько минут вывести заключенного в коридор. Дима на мгновение задержался у двери, схватил женщину за руку, но часовой тотчас оттащил его.
– Я прошу вашего милосердия! – прошептал юноша, в его глазах стояли слезы.
Алексеева отступила на шаг назад, брезгливо отерла запястье, будто испачкавшись.
– Женя просил вашего милосердия. Твоего и Доктора Менгеле. Я просила помиловать моего бедного мальчика. Вы поступили так, как считали нужным, Евгений мертв. Разве ты достоин прощения? Едва ли. Ты мне отвратителен, – ее слова обжигали, словно пощечины.
По щеке Димы покатилась слеза.
– Вы правы. Я недостоин милосердия. Но все же прошу его.
Женщина отвернулась. Часовой вытолкал пленника за дверь, и в кабинете снова стало тихо.
Первым тишину решился нарушить полковник.
– Я не ожидал от тебя такого, – удивленно сказал он.
– А чего ты ожидал, Андрей? Что я прощу ему и Геннадию смерть Жени? Что я прощу тебе приказ выбросить его умирать на поверхность, как собаку? – Марина говорила тихо, но лучше бы она кричала.
– Мы уже говорили об этом, хватит! – одернул ее Рябушев. – Сейчас решается судьба Холодова. Гена, ты, конечно, жаждешь мести?
– Этот маленький паршивец запорол мой эксперимент! Сколько сил вложено в образование этого щенка, сколько средств! Алексеева, это ты надоумила его, что мы тут палачи и садисты? Если ты, я тебя рядом с ним закопаю! – Доктор Менгеле долго сдерживался, но сейчас его прорвало.
– Ничего вы мне не сделаете, – спокойно ответила Марина. – Впрочем, мне все равно. А с мальчишкой… Теряешь хватку, Андрей. Он слишком долго держится. Упорствует.
– И ты это осуждаешь? Ты?! – Рябушев смотрел на нее со смесью ужаса и восхищения.
– Ты сломал даже меня. И сотни человек до него. А на слабеньком, изнеженном Диме твоя машина по превращению людей в послушную биомассу застопорилась. Он перестал бояться, и поэтому вы теперь бессильны. Его раскаянье напоминает какое-то помешательство, мальчику кажется, что своими страданиями он может искупить вину. Оставь его в покое, и он накажет себя сам, – в голосе женщины не было ни тени сострадания.
– Я тебя недооценивал, – протянул полковник.
– Я тебя еще удивлю, – кивнула Марина, задумавшись о своем.
– Хватит! – Доктор Менгеле стукнул кулаком по столу, не желая успокаиваться. – Этот мерзавец должен быть наказан!
– Я уже сказала, он накажет себя сам. Вы даже не представляете, как человек может грызть себя – без возможности поделиться своими мыслями, без сочувствия и поддержки. Но вам нужен быстрый результат, не так ли? Чтобы Дима лично перед вами ползал на коленях и выпрашивал прощение, теша ваше самолюбие? Хорошо. Верните его на пару дней в прежние условия, дайте поесть и вымыться, залечите раны. А потом отправьте обратно в карцер. Мальчишка сломается.
Рябушев замер, так и не донеся до рта стакан с чаем, уставился на женщину.
– Ты ли это говоришь?! Да от тебя можно ожидать всего, чего угодно! Неужели ты так жаждешь мести?
– Я? Я уже ничего не хочу, мне все равно. Я всего лишь подсказала Геннадию Львовичу, как расправиться с отступником и предателем, разве не за этим вы меня вызвали? – устало ответила Алексеева.
– Гениально! – ухмыльнулся Доктор Менгеле. – Так и поступим. Эй, там, ведите его сюда!
Часовой вернул Диму в кабинет и снова скрылся за дверью. Заключенный выглядел жалко, его трясло, лицо опухло от слез.
– Не желаешь сказать что-нибудь еще напоследок? – поинтересовался ученый.
– Напоследок? – всхлипнул юноша. – Вы решили меня казнить?
– Нет, зачем же. Я тебя простил. Можешь возвращаться в свой кабинет, приступай к работе, – у Геннадия эта фраза получилась почти доброжелательной.
– Нет.
– Я не заставляю тебя проводить опыты над людьми. Сейчас помоешься, поешь, тебе нужно прийти в себя, тогда мы поговорим.
Дима попятился. Он слишком хорошо знал Доктора Менгеле, чтобы верить в его благие порывы.
– Не надо… Пожалуйста, не надо, я не хочу… – прошептал он почти в истерике.
