– Урод! Сволочь! – послышались из толпы выкрики.
– Хватит! Если вы сейчас наброситесь на него, то чем вы лучше Гены и полковника? – Митя повысил голос, перекрикивая рассерженный гул. – Мы здесь мучаемся по вине Рябушева и Доктора Менгеле! Он – тоже их враг! Мы все заодно, поэтому не смейте его трогать!
– Палач! Убийца! – жители серого зала надвигались неумолимой лавиной.
– Оставь меня… Пусть, пусть… – пленнику хотелось крикнуть, но получалось лишь шептать.
– Я – не ты, – повторил Дмитрий, закатывая рукава, готовый драться.
Молодой ученый хотел спорить с ним, каяться, но силы его покинули, и он снова потерял сознание.
Дима на короткие минуты приходил в себя, выныривая из тяжелого, полного боли забытья, и снова проваливался в темноту. Вокруг ходили люди, бункер жил своей привычной жизнью, но к нему никто не подходил, обитатели серого зала отворачивались, отводили глаза.
– Его убили! Убили! Из-за тебя, все из-за тебя! – отчаянный женский крик эхом отразился от сводов убежища.
Рядом с пленником билась в истерике девушка. Юноша приподнялся на локте, с трудом разлепил спекшиеся губы.
– Что случилось? – прошептал он.
Она посмотрела на него с невыносимой ненавистью.
– Диму убили! Он вступился за тебя! Его убили! – ее лицо было мокрым от слез – красное, некрасивое.
Юноша протянул к ней руку, еще не до конца очнувшись от черного полубреда, девушка ударила его, бросилась с кулаками, царапалась.
Он не сопротивлялся, постепенно начиная осознавать происходящее. Диму убили из-за него. Кто-то донес о происходящем в сером зале, а Доктор Менгеле, очевидно, решил расправиться со случайным защитником своей жертвы.
– Хватит! – в зале стало тихо, бьющуюся в истерике девушку оттащили прочь.
Алексеева остановилась рядом с заключенным, обвела глазами замерших в ожидании людей.
– Марина, почему? За что с ним так? – простонал Дмитрий, пытаясь вытереть расцарапанное лицо о рукав грязной серой рубашки.
Женщина бросила на него равнодушный взгляд, но в ее глазах читалось что-то непонятное, волнующее, тревожное. То ли тоска, то ли сочувствие, то ли признание собственного бессилия, но ясно было одно: ей не наплевать на судьбу двоих – убитого и замученного.
– Геннадий Львович требовал забить твоего защитника до смерти. Рябушев отдал приказ расстрелять, парень не мучился, – ответила Марина и обратилась к остальным: – Доктор Менгеле прикажет казнить каждого, кто протянет руку помощи его пленнику. Имейте это в виду.
Люди отворачивались от Димы, как от прокаженного. Можно ли было придумать наказание страшнее? Алексеева еще раз огляделась вокруг, добавила тихо:
– Лучше бы вы все вместе помогли этому страдальцу. Тогда я бы продолжала верить в человечество. Увы, все обречены. Пора заканчивать с этим…
Но юноша услышал.
* * *
Следующие сутки прошли в мучительном бреду, Дмитрию постоянно казалось, что его кто-то зовет. Он поднимал голову, разлеплял воспаленные веки и оглядывался вокруг. Нет, померещилось, он никому не нужен. На него смотрели с омерзением, в глазах проходящих мимо людей читалось: «Так тебе и надо!» Пожалуй, столько врагов в этом бункере, кроме своего несчастного воспитанника, нажил только Доктор Менгеле.
Заключенного мучил горький стыд – и за свои дела, и за то, в каком виде он представал сейчас перед теми, кого раньше не боялся и не уважал. Грязный, перепачканный рвотой и нечистотами, он был мерзок сам себе до такой степени, что ему хотелось умереть. Но в то же время, юноше было все равно. Короткая передышка, без пыток, дающая возможность немного поспать, становилась настоящим счастьем. Что дальше? Ему не хотелось ни думать, ни знать.
«Они все были куда мудрее нас, нашими руками загнанные в нечеловеческие условия. Умели ценить сегодня, пока мы творили дикие вещи в погоне за светлым завтра. Как поздно… Слишком поздно…» – обрывками мыслей в голове крутилось прозрение.
Доктор Менгеле учил, что истинно разумный человек не гонится за сиюминутными удовольствиями, ему не нужны жалость и любовь, они мешают науке, мешают общему делу выживания. Даже то светлое чувство к Алене было слишком рационально, и все равно в этой игре одержал победу Геннадий Львович. Дима вдруг особенно остро и ясно осознал: его учитель знал и про девушку. Он всегда все знал… Как и с соперником Дракулой, учитель понимал, что Алена не ответит взаимностью его ученику, он стравил их троих и наблюдал, кто из них перешагнет черту, кто потеряет остатки человеческого и в погоне за собственным эгоизмом растопчет остальных. И не ошибся.
– Он знал, он все знал… – шептал Дима, ощущая на губах соленый привкус слез. – Я ненавижу вас, учитель…
Потом он снова спал, и ему снились яркие и очень страшные сны.
– …Вынесли приговор. Изменник станет частью эксперимента, направленного на изучение свойств спор грибов, которые стали настоящим бичом нашего города. Дмитрию Холодову будет введен экспериментальный препарат. Решение трибунала окончательное и обжалованию не подлежит.
Это не сон. Диме показалось, что он летит в пропасть. Это не сон! Доктор Менгеле приговорил его к казни, страшной, мучительной казни. Опальный ученый отчетливо увидел перед внутренним взором совершенно безумный взгляд Жени, перекошенное от невообразимых страданий лицо. Сейчас учитель сделает с ним то же самое.
– Не надо! – он крикнул и не узнал собственного голоса. Дернулся, пытаясь подняться, и упал на пол, забился, заметался.
Сознание вспышками улавливало отдельные картинки. Геннадий Львович в чистом белом халате что-то приказывает часовому, его лицо бесстрастно, он даже не взглянул на своего бывшего воспитанника.
Рябушев смотрит, скрестив руки на груди, но не вмешивается. Алексеева – уставшая, печальная, в глазах впервые за несколько дней – неподдельное сочувствие. Но и она не сказала ни слова в защиту приговоренного.
Лица, лица… Злая радость, у кого-то – такое же холодное равнодушие. Никто не подаст руки осужденному изменнику. Никто не рискнет оспорить жестокий приговор. Жертвовать собственной жизнью ради того, кто через эти жизни переступал без тени раскаянья? Глупо надеяться на снисхождение.
– Пожалуйста, милосердия, я прошу, умоляю! – кричал Дмитрий, когда конвоиры поднимали его на ноги. Никто не ответил ему.
– Приговор будет приведен в исполнение после завершения операции «Теплоцентраль»! – Доктор Менгеле наконец посмотрел на своего ученика и презрительно поджал губы.
– Я прошу расстрела! Пожалуйста… Андрей Сергеевич! Умоляю вас! – голос заключенного сорвался на визг, ноги не держали беднягу, он повис на руках часовых. – Марина Александровна! Пожалуйста, помогите мне! Не хочу… не хочу…
Осужденного уводили прочь, рыдающего, жалкого, а он все шептал в безумной надежде на чудо:
