– А ребенок?
– Ненавижу его заранее! – резко вскрикнула Алевтина, ее лицо исказилось гневом. – Меня всем бункером несколько лет насиловали, и вот тут такое… Я даже не знаю, кто так отличился, все постарались. Ненавижу! Мужланы, животные!
Теперь уже Диме пришлось утешать девушку. Как она за несколько минут до этого, он прижал ее к себе и погладил по спине. Ее грудь вздымалась от тяжелого дыхания, плечи вздрагивали.
– Алевтина, давай начистоту. Ты ведь и без меня задумала побег? Почему ты решила мне довериться? – тихо спросил юноша.
– Ты такой же, как я. Тебе так же мерзко в этой грязи и вони. Я видела остатки того прекрасного мира, который построили в бункерах, где были еда, вода и электричество. Там, откуда я родом, все же оставалось какое-то понятие культуры, мы читали книги, пели песни. А здесь… Средневековье, мрак! Деревенские гопники! Я им благодарна, меня выходили, отогрели, на два года этот жуткий подвал стал мне домом, но я не привыкла, так и не смирилась. И ты не привыкнешь.
– Человеческая психика адаптируется к любым условиям, – устало заметил Дима. – Мне ли этого не знать после стольких лет экспериментов. Наши пленники на нижнем ярусе бункера годами жили хуже этих людей. Да, чуть более чисто и сытно, мы боялись эпидемии и все же берегли рабочую силу, но в таком унижении, что этим людям не снилось. Но они жили. Много лет. Не сходили с ума, хотя не имели ни имен, ни собственной личности, только номера. Но даже эти несчастные умели улыбаться. Защитные механизмы психики способны выдержать очень многое.
– Ты сам рехнешься в этих казематах, – жестко одернула его Алевтина. – Ты – ученый, я знала таких людей, как ты. Оставшись без возможностей развития, они либо спиваются, либо теряют рассудок. Ты никогда не выживешь здесь. Ты нужен обществу. Нужен выжившим. Продолжи эксперименты, пусть другими методами, пусть не с людьми, хоть на крысах! Бежим отсюда, я сведу тебя с нужными людьми, ты вернешься к науке. Цивилизация должна жить!
Дмитрий побледнел, отшатнулся.
– Ты говоришь, как Доктор Менгеле… Он тоже верил в цивилизацию, и чем это кончилось? Я не вернусь, я отрекся, перенес пытки из-за этого отречения! Уйди! Уйди, Алевтина, оставь меня одного, прошу тебя! Мне больно! – умолял он шепотом, постепенно срываясь на крик.
Юноша упал лицом в грязный матрас и всхлипывал, его опять затрясло.
– Мы вернемся к этому разговору. Я верю в тебя, – шепнула Алевтина и вышла прочь.
Дима сидел в темноте и смотрел в стену, пытаясь собрать ускользающие мысли. Среди всего, сказанного им и жителями этого убежища, что-то казалось ему очень важным. Разговор с Алевтиной, хоть и очень болезненный для бывшего ученого, имел особый смысл, девушка была права. Не в том, что нужно вернуться к бесчеловечным опытам, но в том, что он должен помочь. Что-то очень важное. Но что? Обрывки фраз крутились в голове и никак не хотели складываться воедино.
– Грибы. Побег. Метровагонмаш, – вслух проговаривал юноша тревожащие слова. В сознании вспыхнул последний разговор с его наставником, еще на равных, когда не были еще сказаны роковые слова отречения.
Споры грибов имеют определенную цикличность в своем появлении. В моменты затишья они не опасны, их можно спокойно собирать с коры деревьев, именно так им удалось получить необходимое вещество. Геннадий Львович ставил задачу высчитать, как работает этот механизм, когда начинается и завершается цикл, сколько длится, от чего зависит. Дмитрию не удалось посчитать фазы, слишком мало данных удалось собрать. Сейчас ему казалось, что он стоит на пороге важнейшей разгадки.
Молодой ученый поднялся. Голова сразу же закружилась, но через несколько минут Дима нашел в себе достаточно сил, чтобы выйти в общий зал.
На него обернулись сразу все жители убежища, и ему опять стало не по себе от такого пристального внимания.
– Мне нужно что-то, чем можно писать. Нужно сделать расчет, это важно, – он пытался говорить как можно спокойнее, но голос дрожал от волнения.
– Ну, вон лучину потуши и на стене пиши, – пожал плечами Бугай, явно удивленный просьбой.
Дима задул огонек на тонкой деревянной палочке и бросился к стене. Он торопливо вырисовывал даты на осыпающейся штукатурке, прямо под цепочкой матерных слов и картинок похабного содержания, нацарапанных местными аборигенами.
Цифры складывались в формулы, юноша спешил, пытаясь уловить все, пока в сознании с поразительной ясностью вспыхивали его собственные записи в научных дневниках.
Он расставил несколько точек, обозначив их буквами, вокруг них расчертил области, затирал рукавом собственные ошибки и начинал заново.
На него смотрели, как на сумасшедшего, но не мешали. Алевтина подошла и встала у него за спиной, прищурилась, разглядывая импровизированную карту. Девушка задумчиво потерла виски, на несколько секунд закрыла глаза, будто вспоминая, и что-то зашептала Диме на ухо.
Молодой ученый замер на мгновение, осмысляя, покусал кончик пальца. Шепотом выругался. Нарисовал еще несколько областей вокруг крестика с буквой «Н».
– Еще ученый называется. Дай сюда! – фыркнула Алевтина и отобрала у него лучинку. Добавила несколько пометок.
– Ты уверена? Больше полугода прошло, – Дмитрий встретился с ней взглядом, недоверчиво нахмурился.
– Что с того? Чертовы клены растворились в воздухе, что ли? Я тут все облазила, говорю тебе, если проблема в деревьях, то все верно. И скорее всего, хуже, чем ты думаешь, – раздраженно ответила Аля.
– Расстояние?
– Меньше двух километров до леса, метров триста – до дверей убежища.
– Твою мать… – Дима последний раз начертил несколько линий на стене и отошел на пару шагов. Они с Алевтиной замерли, разглядывая карту, переглянулись. Она поджала губы, он покачал головой, будто не желая верить.
– Эй, вы там! Что шепчетесь? Больше двух говорят вслух! – недовольно рыкнул Сан Саныч со своего места.
– Луна. Что сейчас с луной? – молодой ученый будто не услышал его.
– Ты что там задумал? Слышишь, заморыш?! – не унимался мужчина.
– Да заткнись ты уже, не до тебя! – огрызнулась Аля. – Так что с луной, кто-нибудь знает? Фаза, ребята, – новолуние, полнолуние?
– Да вроде, когда из Мытищ возвращались, полнолуние было, – осторожно ответил Бугай, разглядывая непонятные каракули на стене. – Тьху, мать! А чего случилось-то, что переполошились?
– Тихо! – одернул его Дима, замерев перед своими записями. Алевтина встала к нему спиной, оглядывая присутствующих.
– Да объясните же… – с разных концов зала послышались напряженные голоса.
– Заткнулись все! – приказала девушка, и почему-то с ней не посмели спорить. В ее глазах было что-то страшное, тревожное.
Наконец Дмитрий оторвался от своих записей, повернулся к жителям убежища.
– Две недели. У вас осталось две недели. За это время нужно собрать вещи и валить отсюда как можно дальше. Двадцатого января этот бункер перестанет существовать.
