Юбка Харпер взметнулась, когда она резко шагнула вперед, останавливая кончик лезвия в миллиметре от его груди. Внезапно она страстно пожелала, чтобы меч из дерева превратился в сталь.
– Хватит болтать.
Когда они вернулись к спаррингу, Харпер заметила, что Джастин больше не сдерживается. Они парировали и кружили вокруг друг друга, Харпер запоминала ритм их боя. Джастин перестал быть долговязым мальчишкой, возмужал, и его новообретенная сила чувствовалась в каждом движении. Мускулистые руки юноши отмахивались от ее меча с легкостью и уверенностью человека, который привык побеждать.
В детстве они вместе тренировались, и Харпер быстро прочитала манеру движений Джастина. Он подрос, но его техника – нет, так что Харпер знала каждый обманный маневр, каждое слабое место. А вот ее стиль преобразился после ритуала. Отсутствие руки изменило ее равновесие и работу ног, принуждая вырабатывать новый способ атак и защиты. Джастин больше ее не знал. И именно поэтому Харпер выиграет, а он проиграет.
Уверенность парня испарялась, его виски заблестели от пота, а грудь быстро опускалась и поднималась от недостатка воздуха. Харпер чувствовала, что ее тело начинает уставать, мышцы напрягались от усилий, чтобы избежать широких замахов Джастина. Ему было слишком легко подойти к ней вплотную; своевременно отраженный удар привел к тому, что их торсы оказались всего в паре сантиметров друг от друга. Харпер отшатнулась, но успела почуять его запах – знакомая смесь мыла и костра.
Она вернула равновесие и кинулась в бой, стукнув по рукояти меча Джастина достаточно сильно, чтобы клинок выпал из его ладони.
Харпер шагнула вперед, ее мышцы горели, и приставила меч к его горлу.
– Ты проиграл.
Джастин встретился с ней взглядом. Его взгляд был беспокойным.
– Прости меня.
– Перестань.
Его голос стал хриплым и низким:
– Харпер, если ты просто позволишь мне объясниться…
– Как ты позволил мне объясниться после провала ритуала? – Она вытянула руку и прижала кончик меча к коже над его кадыком. – Ты не дал мне ни единой возможности. Теперь ты знаешь, каково это.
Глаза Джастина округлились, руки поднялись над головой. Чистая капитуляция.
– Если тебя это утешит, – тихо сказал он, – то ощущения дерьмовые.
Харпер вдруг поняла, что ее рука дрожит, кончик клинка затрясся у горла Джастина. Ей хотелось причинить ему ответную боль. Харпер испытывала искушение пронзить его деревянным мечом – за последние четыре года ее жизни, за все, что он ей сделал, за весь нанесенный ущерб.
И тем не менее она по-прежнему остро осознавала близость их тел. Потребовалось бы всего полшажка, чтобы эти мускулистые руки обвились вокруг нее, чтобы ее кудри упали на его рельефную грудь. Несмотря на случившееся, она все еще хотела, чтобы Джастин Готорн к ней прикоснулся.
Поэтому с отвращением к себе Харпер опустила меч.
– Уходи, – сказала она. – Пожалуйста. Просто уходи.
И Джастин послушался. Бросив свой меч в траву, Харпер наблюдала, как, ссутулившись, он плелся обратно на площадь.
* * *
Вайолет смотрела из окна своей спальни, как собираются тучи, серые струйки тянулись к верхушкам деревьев, словно когти. Ее бесило, что Джунипер ничего не знала о наследии Сондерсов – кроме Церемонии основателей. Проснувшись тем утром, Вайолет обнаружила у себя на туалетном столике корону и записку, в которой говорилось, что шериф попросила ее принять участие. И разве ей не пойдет на пользу общение с новыми друзьями?
Вайолет была почти уверена, что корону изготовили из настоящих костей. Ей хотелось изучить ее внимательнее, но после церемонии Августа Готорн забрала корону, объяснив, что та должна храниться в ратуше.
В сегодняшней атмосфере чувствовалось что-то новое. Вайолет ощутила это во время фестиваля в честь Дня основателей – слабое покалывание в пальцах, как от электрического разряда. Внутри нее бурлила та странная пульсирующая энергия, которая появлялась в присутствии Орфея, но Вайолет чувствовала, что дело не в коте, терзающем игрушечную мышку на ее подушке. Это нечто большее, чем их связь; даже нечто большее, чем связь между ней и тем воскресшим телом. Это сила. Ее сила. И она была повсюду, шипела в ее крови, пугая и возбуждая в равной степени.
Готорны говорили, что осеннее и весеннее равноденствия – дни года, когда тюрьма становилась слабее всего, а Зверь внутри – могущественнее, и Джастин специально напомнил ей об этом сегодня. Он предупредил, чтобы Вайолет опустила все ролеты на окнах и не выходила из дома до рассвета. Но девушка не испытывала страха – наоборот, она будто стала сильнее. Сильнее, чем в день своего приезда в город. Вайолет не покидала мысль, что она могла бы сделать нечто большее.
Она посмотрела на папку с нотами на своих коленях, на до боли простые и скучные фразировки, и вздохнула. Ей хватило одного взгляда, чтобы понять, как она хочет изменить эти ноты. Поддавшись этому, Вайолет наклонилась и дорисовала дополнительные ноты на полях «Вариаций на тему Абегг, опус 1». Задумалась, каково бы было начать с чистого листа, импровизировать на пустой странице. Писать музыку, как Роузи писала картины на чистом холсте.
Но тут в дверном проеме появилась Джунипер, и эти мысли мгновенно улетучились. Между ними витала Дарья – запретная тема, которой не осмеливалась коснуться ни одна из них с той самой ночи, как тетя умерла. На этой неделе они вместе смотрели, как прах Дарьи поставили рядом с ее младшим братом в секции Сондерсов в городском мавзолее. Похороны для двоих.
Вайолет хотела поговорить с матерью – о Дарье, о Роузи, о Стивене. Об отце. Но даже не знала, с чего начать.
Благодаря дневнику ее дядя стал более реальным. С того дня в архиве Вайолет перечитывала его множество раз и с каждым разом все больше чувствовала, что скорбит по тому юноше, которого никогда не знала, как и по его старшей сестре.
– Скоро начнется буря, – сказала ее мать.
– Я вижу. – Вайолет ткнула большим пальцем в окно.
Тучи заслонили закатное солнце, а на окраине леса начал собираться белый туман, отчего по Вайолет прошла волна панической дрожи.
Джунипер поджала губы:
– Град. Ветер. Ливень. Не выходи из дома.
– Разве я куда-нибудь выхожу, если меня не заставляют? Как, например, на эту дурацкую церемонию.
Джунипер вздохнула:
– Просто помоги мне с окнами.
Они опустили защитные ролеты на каждом окне, древний металл ужасно скрипел. Чем дольше Вайолет находилась в обществе матери, тем настойчивее из нее рвались все невысказанные слова. Но она хранила молчание. Какой смысл в этих разговорах? Когда они вообще по-настоящему обсуждали свои чувства?
Снаружи поднимался ветер – за металлическими ролетами слышался резкий, пронзительный шепот, напоминающий детский плач. Вайолет опустила последний ролет на окне гостиной и отпрыгнула, когда тот затрясся.
