– Наше время истекло. Давайте продолжим в четверг.
– Я ухожу, – раздался от двери женский голос.
Эрланд Мадсен оторвал взгляд от лежавшей перед ним на письменном столе папки, которую только что получил из архива. Голос принадлежал Туриль, секретарше, которую делили между собой шестеро психотерапевтов, работавших в этом офисе. Она стояла уже в пальто и смотрела на Эрланда взглядом, означавшим, что он должен не забыть что-то такое, о чем она из деликатности не могла сказать напрямую.
Эрланд Мадсен поглядел на часы. Шесть. И вспомнил, о чем речь. Сегодня он должен уложить спать детей, потому что жена будет помогать своей матери наводить порядок на чердаке.
Но сначала ему необходимо разобраться в этом деле.
Два клиента. Несколько совпадений. Оба служили в Кабуле, сроки их контрактов частично совпадали. Оба обратились к нему, потому что у них наблюдались симптомы ПТСР. И вот что он обнаружил в записях: оба хорошо знали некую Халу. Конечно, не исключено, что это женское имя просто распространено в Афганистане, однако вряд ли несколько Хал работали в Кабуле переводчицами у норвежского полковника. Руар Бор после гибели младшей сестры чувствовал по отношению к женщинам-подчиненным и вообще к женщинам моложе себя огромную ответственность, граничащую с паранойей.
У второго клиента сложились еще более тесные отношения с Халой. Они стали любовниками.
Эрланд Мадсен записывал все подробно, а потому знал, что любовники сделали одинаковые татуировки. Не со своими именами, поскольку, если бы они попали в лапы к талибам или другим правоверным, то могли бы оказаться в опасности. Вместо этого они вытатуировали на своих телах слово «друг» (Хала – на норвежском, а его клиент – на фарси), и это связало их до конца дней.
Но не это совпадение было самым важным.
Эрланд Мадсен водил пальцем по странице и наконец нашел то, что искал. Ну да, он все запомнил правильно: и Бор, и второй клиент оба утверждали, что после убийства испытали облегчение. Он даже сделал на полях пометку для себя: «ВНИМАНИЕ! Подробнее поговорить об этом в следующий раз. Что значит – после убийства почувствовала себя лучше?»
Эрланд Мадсен посмотрел на часы. Ему придется взять записи домой и дочитать их после того, как заснут дети. Он захлопнул папку и перетянул ее красной резинкой. Резинка перечеркнула имя, написанное на лицевой стороне папки: Кайя Сульнес.
Глава 43
Тремя месяцами ранее
Эрланд Мадсен украдкой бросил взгляд на часы. Скоро сеанс закончится. Жаль. Хотя они встречались всего лишь во второй раз, сомнений в том, что эта клиентка, Кайя Сульнес, представляла собой интересный случай, у него не было. Она отвечала за безопасность в Красном Кресте, и эта должность изначально не предполагала подверженности травмам, способным привести к ПТСР, как, например, у непосредственных участников боев. Но она рассказала, что постоянно наблюдала военные действия, что прямо перед носом у нее ежедневно разворачивались ужасы, которые обычно видят только сражающиеся на передовой солдаты, а это рано или поздно обязательно повреждает человеческую психику. Психотерапевта заинтересовало то, что эта женщина, казалось, не понимала, что не просто оказывалась в опасных ситуациях, но более или менее сознательно сама их искала. Имелось и другое любопытное обстоятельство: во время психологической разгрузки в Таллине она не продемонстрировала никаких симптомов ПТСР, но после возвращения в Норвегию сама проявила инициативу и записалась к нему на прием. Большинство вернувшихся солдат направляли на беседы к психологам, они, можно сказать, были обязаны посещать специалистов. Однако многие из них воспринимали это в штыки, не желали откровенничать, а некоторые так даже прямо заявляли, что психотерапия предназначена для слабаков, и злились, когда понимали, что Мадсен не может выписать им снотворное, за которым они явились. «Я просто хочу спать!» – говорили эти люди, не осознавая, насколько больны, вплоть до того дня, когда обнаруживали себя в полном одиночестве: губы сомкнуты вокруг дула пистолета, а по щекам текут слезы. Те, кто отказывался ходить к психологу, получали, конечно, свои таблетки – антидепрессанты и снотворное. Но опыт Мадсена показывал, что его метод, когнитивная антитравматическая терапия, помогал. Это не экстренная кризисная терапия, пользовавшаяся большой популярностью до тех пор, пока исследования не доказали, что она абсолютно неэффективна; нет, Мадсен практиковал продолжительное лечение, при котором клиент переживает травматические воспоминания и постепенно учится жить как с ними, так и с реакциями на них собственного организма. Необходимо время. И верить в то, что существует мгновенное решение, что такие раны можно залечить за одну ночь, в лучшем случае наивно, а в худшем – опасно.
А вот Кайя Сульнес, судя по всему, пришла именно за травматическими воспоминаниями. Она хотела говорить о пережитом. Быстро и много. Так быстро и так много, что ему приходилось ее притормаживать. Но казалось, у нее мало времени, она хотела получить ответы немедленно.
– Антон был швейцарцем, – сказала Кайя Сульнес. – Врачом, работавшим на швейцарский Красный Крест. Я была в него сильно влюблена. А он в меня. Вернее, это я так думала.
– То есть вы считаете, что ошибались?
– Нет. Не знаю. Он бросил меня, заявил, что нам лучше расстаться. Ну, пожалуй, «расстаться» не совсем подходящее слово. Когда люди вместе находятся в зоне военных действий, то расстаться в принципе невозможно: мы ведь жили и работали бок о бок. Но он рассказал мне, что встретил другую женщину. – Она засмеялась. – «Встретил» тоже не совсем верное слово. Соня работала медсестрой в Красном Кресте. Она тоже приехала из Швейцарии. Антон предпочитал красивых женщин, поэтому, само собой разумеется, она была красива. И умна. Отличалась великолепными манерами. Происходила из хорошей семьи. Швейцария ведь такая страна, где это еще что-то значит. Но хуже всего было то, что Соня вызывала симпатию. Она умела по-настоящему сопереживать, она приходила на работу вся буквально заряженная энергией, мужеством и любовью. Я слышала, как она плачет ночью после проведения жестких операций, когда было много погибших и раненых. И она была очень добра ко мне, причем совершенно искренне. Она говорила: «Merci vilmal»
[52]. Не знаю, по-немецки это, по-французски или же на обоих языках сразу, но Соня постоянно это повторяла: «Спасибо, спасибо, спасибо». Насколько мне известно, когда она появилась на горизонте, то ничего не знала о том, что нас с Антоном связывают какие-то отношения; он был женат, поэтому мы все держали в тайне. И теперь настал черед Сони хранить все в тайне. Парадоксально, но я стала единственным человеком, кому она доверилась. Она пожаловалась мне, что любовник пообещал ей уйти от жены, но все время это откладывает. Я слушала, утешала ее и ненавидела все больше и больше. Не потому, что Соня была плохим человеком, а, наоборот, потому, что она была очень хорошей. Вам это кажется странным, Мадсен?
