– Маме нравилось, – сказал Харри. – Ей нравилось слушать, как мы болтаем.
– Правда? – Олег смотрел на север.
– Она брала с собой книгу или вязанье и устраивалась поблизости от нас. Никогда не прерывала нас и не влезала в разговор, даже не прислушивалась к тому, о чем мы говорим. Она признавалась, что ей просто нравился звук нашей беседы. Ведь мы с тобой были мужчинами ее жизни.
– Мне тоже нравился звук, – произнес Олег и потянул удочку на себя, так что конец ее чинно склонился к поверхности воды. – Вашего с мамой разговора. Когда я укладывался спать, то открывал дверь, только чтобы вас слышать. Вы говорили тихо, и казалось, вы уже почти все друг другу сказали и все поняли. И вам были нужны только несколько ключевых слов. И все же ты заставлял маму смеяться. И в этом было столько умиротворения, что я спокойно засыпал.
Харри тихо засмеялся и кашлянул. Он подумал, что в такую погоду звук разлетается далеко – может, до самого берега. И для вида подергал свою удочку: не зря же они пришли на рыбалку.
– Хельга говорит, что она никогда не видела, чтобы два взрослых человека были настолько влюблены друг в друга, как вы с мамой. Она надеется, что и мы с ней тоже сумеем стать такими же, как и вы.
– Хм… Возможно, ей следует надеяться на большее.
– В смысле?
Харри пожал плечами:
– Сейчас я произнесу банальную фразу. Твоя мать заслуживала лучшего мужа, чем я.
Олег улыбнулся:
– Мама знала, что получает, и именно это она хотела иметь. Ей просто требовалась пауза, чтобы вспомнить об этом. Чтобы вы оба снова ощутили корни Старого Тикко.
Харри кашлянул.
– Слушай, наверное, пора рассказать…
– Нет! – перебил его Олег. – Я не хочу знать ничего о том, почему мама выгнала тебя. Если ты не возражаешь. И… о другом тоже.
– Хорошо, – кивнул Харри. – Каждый сам решает, сколько хочет знать.
Так он обычно говорил Ракели. Она, как правило, довольствовалась небольшим объемом информации.
Олег провел рукой по борту лодки.
– Лишняя правда причиняет боль, так ведь?
– Да.
– Я слышал, как ты сегодня ночью ворочался в гостевой комнате. Ты вообще спал?
– Мм…
– Мама умерла, и этого уже ничто не сможет изменить, но сейчас мне достаточно знать, что в ее смерти виноват кто-то другой, а не ты. Если я пойму, что должен знать больше, то ты когда-нибудь расскажешь мне все.
– Ты умный, Олег. Совсем как твоя мать.
Олег криво улыбнулся и взглянул на часы:
– Хельга нас ждет. Она купила на ужин треску.
Харри посмотрел вниз, в пустое ведро, стоявшее вплотную к банке:
– Какая догадливая девушка.
Они смотали удочки. Харри посмотрел на часы. У него был билет на вечерний самолет до Осло. Что случится после возвращения, он не знал: план, который они придумали вместе с Юханом Кроном, так далеко не распространялся.
Олег вставил весла в уключины и принялся грести.
Харри разглядывал его и вспоминал, как много лет назад он сам греб, а дедушка сидел на банке перед ним, улыбался и давал внуку советы: чтобы он работал верхней половиной туловища и вытягивал руки, чтобы действовал спокойно, не нервничал, нашел ритм – и тогда равномерно скользящая по воде лодка пойдет быстрее, а сил он при этом израсходует меньше. Чтобы он мышцами ощутил, что сидит прямо на банке, поскольку все дело в балансе, что не стоит смотреть на весла, их надо чувствовать, а взглядом надо следить за кильватером, и тогда то, что уже заведомо случилось, расскажет, в каком месте пути мы сейчас находимся. Однако, говорил дедушка, почти ничто не поведает нам о том, что будет дальше. Это решает следующий взмах весел. Дедушка доставал из кармана фляжку и объяснял: когда мы доберемся до суши, вся поездка будет казаться нам одной прямой линией от исходного пункта до места прибытия. Этаким единым повествованием, наполненным смыслом и направлением. Мы станем вспоминать, будто именно здесь нам казалось, что лодка вот-вот налетит на мель. Но место прибытия и пункт назначения – это разные вещи. И вовсе не обязательно одно лучше другого. Мы прибываем туда, куда прибываем, и хорошо утешать себя тем, что именно сюда мы и собирались с самого начала или, по крайней мере, направлялись все это время. Но наша слабая память подобна доброй матери, которая говорит нам, какие мы молодцы, и уверяет, что отдельные гребки были прекрасными и хорошо укладывались в логичную и желанную ткань повествования. Мысль о том, что в какой-то момент мы сбились с курса, попросту не знали ни где мы находимся, ни куда движемся, что жизнь – это хаотичные, судорожные взмахи веслами, настолько неприятна, что мы предпочитаем переписать историю после путешествия. Именно поэтому так называемые успешные люди, когда их просят рассказать о своем пути на вершину, любят говорить, что с самого детства у них была мечта, причем в единственном числе, добиться успеха как раз в той области, где они его и достигли. Конечно, они верят, что говорят правду. Просто эти люди наверняка позабыли про все остальные свои мечты – те, что не получили подпитки, ослабли и исчезли. Если бы только мы лучше видели бессмысленный хаос случайностей нашего существования, если бы, вместо того чтобы писать автобиографии, изначально записывали свои представления о жизни, о том, как, по нашему мнению, будет складываться наша судьба, а потом забыли бы о написанном и вспомнили бы о нем только в конце жизненного пути, то лишь тогда мы бы узнали, о чем мечтали на самом деле.
Вот в этом месте дедушка обычно делал большой глоток из фляжки, глядя на внука. А Харри смотрел в тяжелые глаза старика, такие тяжелые, что казалось, они вытекут из головы, что он выплачет и белки, и радужную оболочку. Тогда Харри об этом не думал, а вот теперь ему пришло в голову, что дедушка надеялся, что у его внука жизнь сложится лучше, чем у него самого. Харри избежит тех ошибок, что сделал дед. И однажды, когда мальчик вырастет, он сам будет сидеть вот так и смотреть, как гребет его сын, дочь или внук. Станет давать советы и видеть, как некоторые из них помогают, а другие забываются или же пропускаются мимо ушей. И у него что-то сожмется в груди, а в горле встанет ком от удивительной смеси гордости и сочувствия. Гордости оттого, что ребенок получился лучше тебя самого. Сочувствия оттого, что впереди его ждет больше боли, чем осталось позади, и вот сейчас он гребет, твердо уверенный в том, что кто-то – если не он сам, то уж наверняка дедушка – знает, куда им плыть.
– Мы тут расследуем одно дело, – сказал Олег. – Два соседа дружили с детства, а потом вдруг поцапались на вечеринке. Вроде бы оба солидные люди, раньше никогда ни в какие истории не попадали. Они разошлись по домам, но на следующее утро один из них, учитель математики, заявился к другому, прихватив домкрат. И прежде чем тот успел захлопнуть дверь, ударил его по голове. После этого сосед подал на бывшего приятеля заявление в полицию, обвинив его в покушении на убийство. Я вот теперь сижу и думаю: если даже учитель математики так себя повел, то, выходит, каждый из нас способен на убийство. Или нет?
