– Не знаю, Харри. Он сказал, на Ракель не похоже – не явиться на встречу и не предупредить об этом. И потом, им же было известно, что она живет одна.
Харри медленно кивал. Сослуживцы Ракели знали гораздо больше. Они были в курсе, что она совсем недавно выгнала мужа. Человека, которого все считают нестабильным. Он бросил окурок и услышал, как зашуршал гравий, когда он тушил его каблуком.
Мужчина лет тридцати с небольшим, с азиатскими чертами лица, подошел ближе. Он был стройным и держал спину прямо. Костюм, судя по всему, сшит у портного, надетая под него свежевыглаженная рубашка сверкает белизной, галстук завязан плотным узлом, густые темные волосы коротко подстрижены, и стрижка могла бы показаться скромной, если бы не была ярко выраженной классикой. От следователя Крипоса Сон Мина Ларсена слабо пахло чем-то, на взгляд Харри, очень дорогим. В Крипосе за ним закрепилось прозвище Индекс Никкей
[12], несмотря на то что имя Сон Мин, которое Харри в свое время несколько раз приходилось слышать в Гонконге, было корейским, а не японским. Ларсен учился на последнем курсе Полицейской академии в тот год, когда Харри начал там преподавать. Этот парнишка запомнился ему невероятной белизной рубашек, а также выразительными гримасами и кривыми ухмылками: так Ларсен реагировал всякий раз, когда новоиспеченный преподаватель Холе начинал путаться в материале. А еще результатами выпускного экзамена, наверняка лучшими за всю историю учебного заведения.
– Примите мои соболезнования, Холе, – произнес Сон Мин Ларсен. – Мои глубочайшие соболезнования.
Он был почти одного роста с Харри.
– Спасибо, Ларсен. – Харри кивнул на блокнот, который следователь из Крипоса держал в руке. – Опрашивал соседей?
– Точно так.
– Что-нибудь интересное есть? – Харри огляделся.
Здесь, в фешенебельном районе Хольменколлен, виллы располагались на большом расстоянии друг от друга. Их разделяли высокие живые изгороди и ряды елей.
Казалось, Сон Мин Ларсен на мгновение задумался, стоит ли делиться информацией с Полицейским управлением Осло. А может, проблема заключалась в том, что Харри был супругом жертвы.
– Ваша соседка, Венке Ангондора Сивертсен, утверждает, что не видела и не слышала ничего необычного в субботу вечером. Я поинтересовался, открывает ли она на ночь окно, и дама ответила утвердительно. Но добавила, что спит с открытым окном, потому что не просыпается от привычных звуков – например, от звука подъезжающей машины мужа, автомобилей соседей, мусоровоза. И она подчеркнула, что стены дома, принадлежавшего Ракели Фёуке, сделаны из толстых бревен.
Молодой следователь говорил все это, не заглядывая в блокнот, и у Харри появилось ощущение, что Ларсен выдавал ему набор малосодержательных сведений в качестве теста, чтобы посмотреть, как он на них отреагирует.
– Мм… – Харри издал бурчание, означавшее, что он понял слова собеседника.
– Это так? – спросил Ларсен. – Дом действительно принадлежит вашей супруге? Не вам обоим?
– Исключительная собственность, – подтвердил Харри. – Я настоял. Не хотел, чтобы люди подумали, будто я женился из-за денег.
– Она была богата?
– Нет, это шутка. – Харри кивнул в сторону дома. – Тебе надо довести собранную информацию до сведения твоего начальника, Ларсен.
– А что, Винтер уже приехал?
– Во всяком случае, внутри сильно похолодало
[13].
Сон Мин Ларсен натянул на лицо вежливую улыбочку:
– С формальной точки зрения расследование возглавляет Винтер, но, судя по всему, вплотную заниматься этим делом предстоит мне. Я не такой выдающийся специалист, как вы, Холе, но обещаю сделать все возможное, чтобы поймать убийцу вашей супруги.
– Спасибо, – сказал Харри. У него было ощущение, что молодой следователь говорил вполне искренне, ну разве что насчет «выдающегося специалиста» слегка преувеличил. Он проводил глазами Ларсена, шагавшего к дому мимо полицейских машин, а затем произнес: – Скрытая камера.
– Что? – не понял Бьёрн.
– Я установил фотоловушку вон на той ели, что посредине. – Харри кивнул в сторону зарослей кустов и деревьев, походивших на кусочек леса у ограды соседнего участка. – Надо сказать об этом Винтеру.
– Нет, – твердо возразил Бьёрн.
Харри вопросительно посмотрел на него. Добродушный тутенец редко говорил столь безапелляционно. Бьёрн Хольм пожал плечами и пояснил:
– Если там есть запись, способная помочь в расследовании, мне кажется, честь раскрытия преступления не должна достаться Винтеру.
– Вот как?
– С другой стороны, тебе нельзя здесь ничего трогать.
– Потому что я – подозреваемый, – сказал Харри.
Бьёрн дипломатично промолчал.
– Все в порядке, – заверил друга Харри. – Я же понимаю: бывший муж всегда возглавляет список подозреваемых.
– Разумеется, тебя скоро исключат из их числа, – ответил Бьёрн. – Ладно, я займусь записью с камеры. Ель посередине, говоришь?
– Камеру трудно рассмотреть, – предупредил Харри. – Чехол фотоловушки завернут в чулок такого же цвета, что и ствол дерева. Он находится на высоте двух с половиной метров.
Бьёрн бросил на Харри странный взгляд, после чего направился к деревьям на удивление мягким и пружинистым для своего плотного телосложения шагом. У Харри зазвонил телефон. Первые четыре цифры высветившегося на дисплее номера указывали на то, что звонят с одного из стационарных телефонов в редакции газеты «ВГ»
[14]. Стервятники учуяли добычу. А раз они звонят ему, значит узнали имя жертвы и связали погибшую с ним. Харри не ответил на звонок и убрал мобильник в карман.
Бьёрн сидел на корточках возле елей. Он поднял голову и жестом позвал Харри.
– Ближе не подходи, – предупредил криминалист. Он снова натянул белые резиновые перчатки. – Тут кто-то уже побывал до нас.
– Какого черта… – прошептал Харри. Чулок был содран с дерева, разорван и валялся на земле. Рядом лежали разбитые фотоловушка и крепление к ней. Кто-то раздавил их ногой. Бьёрн поднял камеру и констатировал:
– Карта памяти удалена.
Харри тяжело дышал носом.
– Ничего себе: разглядеть фотоловушку в этом камуфляжном чулке!.. – произнес Бьёрн. – Для этого ведь надо стоять здесь, у деревьев.
