Пиа Бор постучала в бывшую спальню дочери.
Подождала. Ответа не последовало.
Она распахнула дверь.
Руар сидел на кровати спиной к ней. На нем по-прежнему была камуфляжная форма. На покрывале лежали пистолет, ножны с кинжалом и прибор ночного видения.
– Ты должен остановиться, – сказала она. – Слышишь, Руар? Так не может продолжаться.
Он повернулся к ней.
По покрасневшим глазам и следам от слез на щеках Пиа поняла, что он плакал. И, судя по всему, совсем не спал.
– Где ты был сегодня ночью? Что ты сделал? Ты должен поговорить со мной.
Ее муж, или тот, кто когда-то был ее мужем, вновь отвернулся к окну. Пиа Бор вздохнула. Руар никогда не рассказывал жене, где бывал, но комки земли на полу указывали на то, что, возможно, он находился в лесу. В саду. На свалке.
Она села на противоположный край кровати. Ближе просто не могла. Потому что от чужого человека хочется держаться на расстоянии.
– Что ты сделал? – вновь спросила она. – Что ты сделал, Руар?
Пиа с ужасом ждала его ответа, а когда спустя пять секунд он так ничего и не сказал, она поднялась и быстро вышла из комнаты, испытывая некоторое облегчение. Что бы он ни натворил, на ней вины не было. Она честно пыталась все выяснить, несколько раз задала ему вопрос. А что еще можно требовать от человека?
Глава 18
Дагни стояла под фонарем, что висел над входом в католическую церковь. Она посмотрела на часы: девять. А что, если Финне не придет? С Драмменсвейен и Мункедамсвейен доносился шум уличного движения, но когда она посмотрела на узкую улочку, ведущую к Дворцовому парку, то не увидела там ни проезжающих машин, ни людей. В другом конце улицы, со стороны набережной Акер-Брюгге и фьордов, тоже никого. Ну просто «глаз» урагана, мертвая зона города. Церковь находилась между двумя офисными зданиями, и указаний на то, что это Божий дом, было мало. Правда, здание кверху сужалось и заканчивалось башенкой-шпилем, но на фасаде не имелось ни креста, ни изображений Иисуса или Девы Марии, никаких цитат на латыни. Резьба на массивных дверях – широких, высоких и открытых, – возможно, и наводила на мысли о чем-то связанном с христианством, но в остальном, насколько Дагни могла судить, это мог быть вход в синагогу, мечеть или даже в храм какой-нибудь небольшой религиозной секты. Правда, если подойти поближе, то можно было прочитать в стеклянной витрине рядом с дверьми объявление о том, что в это воскресенье в церкви с самого утра проходят мессы. На норвежском, английском, польском и вьетнамском языках. Последняя месса, на польском, закончилась всего полчаса назад. Шум вдалеке не прекращался, но на этой улице было тихо. Неужели она совсем одна? Дагни не спросила у Харри Холе, скольких коллег он разместил поблизости для наблюдения за ней и есть ли кто-нибудь из них здесь, на улице, или же все находятся в церкви. Хотя, пожалуй, лучше этого не знать, ведь знание могло ее выдать. Она смотрела на окна и парадные на другой стороне улицы взглядом, полным надежды. И одновременно отчаяния. Потому что в глубине души Дагни подозревала, что здесь находится только инспектор Холе. Лишь он и она. Именно это Холе пытался объяснить ей взглядом. И после его ухода она покопалась в Сети и нашла подтверждение тому, что, как ей помнилось, читала в газетах: Харри Холе был известным полицейским и мужем той бедной женщины, которую совсем недавно зарезали. Так вот откуда этот внутренний надлом: что-то разрушено, зеркало треснуло. Но сейчас уже слишком поздно отступать. Она сама заварила эту кашу, хотя вполне могла и отказаться. Но не отказалась, позволила себя обмануть.
Дагни замерзла, надо было одеться потеплее. Она снова посмотрела на часы.
– Ты меня ждешь?
Ее сердце остановилось.
Как Финне смог подойти к ней вплотную так, что она его не заметила?
Дагни кивнула.
– Мы одни?
Она кивнула еще раз.
– Правда? Разве никто не пришел отпраздновать заключение брака между нами?
Дагни открыла рот, но не смогла ничего сказать. Она и дышать не могла.
Свейн Финне улыбался. Пухлые влажные губы касались желтых зубов.
– Эй, так не пойдет. Ты должна глубоко дышать, возлюбленная. Мы же не хотим, чтобы у нашего ребенка от нехватки кислорода повредился мозг, правда?
Дагни сделала, как он велел: глубоко вдохнула.
– Нам надо поговорить, – произнесла она дрожащим голосом. – Похоже, я беременна.
– Ну конечно, а как же иначе.
Дагни испуганно попятилась, когда Финне поднял руку и она на мгновение увидела, как свет от фонаря над входом сочится сквозь дыру в его ладони. А потом он коснулся теплой и сухой рукой ее щеки. Она, не забывая дышать, сглотнула. И продолжила:
– Мы должны обсудить практические вопросы. Давай зайдем внутрь?
– Внутрь?
– В церковь. Здесь холодно.
– Конечно. Мы же собираемся пожениться. Время не ждет. – Финне провел рукой по ее шее. Она закрепила маленький микрофон между чашечками лифчика под тонким свитером и пальто. Холе сомневался, что они получат запись хорошего качества, если Дагни не заведет его в церковь, где не будет слышен шум города; кроме того, внутри у нее появится предлог снять пальто, приглушающее звук. Там, в церкви, ему не скрыться, и полиция схватит Финне, как только на записи будет достаточно информации, чтобы выдвинуть против него обвинение в суде.
– Тогда пойдем? – сказала Дагни, отстраняясь от него. Она засунула руки в карманы пальто и сумела изобразить видимую дрожь.
Но Финне не двигался. Он закрыл глаза, откинул голову назад, принюхался и объявил:
– Я чую что-то.
– Чуешь?
Он открыл глаза и посмотрел на нее:
– Я чую горе, Дагни. Отчаяние. Боль.
На этот раз ей не пришлось притворяться, изображая дрожь.
– В последний раз ты пахла не так, – сказал он. – У тебя были гости?
– Гости? – Она попыталась рассмеяться, но получилось только какое-то фырканье. – Кого ты имеешь в виду?
– Не знаю. Но этот запах мне чем-то знаком. Дай-ка покопаться в банке памяти… – Финне положил палец под подбородок, наморщил лоб и окинул ее взглядом. – Дагни, только не говори мне, что ты… Ты ведь не… Или да, Дагни?
– Да в чем дело? – Она попыталась скрыть надвигающуюся панику.
Он горестно покачал головой:
– Ты же читаешь Библию, Дагни? Знаешь о сеятеле? Его семя – это слово. Обещание. Если семя не приживется, то придет Сатана и пожрет его. Сатана отберет веру. Он заберет нашего ребенка, Дагни. Потому что тот сеятель – это я. Вопрос в том, встречалась ли ты с Сатаной.
Дагни сглотнула и мотнула головой, но сама не поняла, сделала она это в знак согласия или отрицания.
