Финне перевернулся в спальнике, схватил карманный фонарик и ударил им незваного гостя по носу. Нос отлип от внешней стороны палатки, и Свейн услышал снаружи низкое урчание. Но вот нос вернулся, и на этот раз прижался к палатке так сильно, что, когда Финне стал снова бить, он хорошо его разглядел и узнал очертания большой головы и пасти. Огромные когти начали драть палатку, раздался звук рвущейся ткани. Двигаясь со скоростью молнии, Финне схватил ножны с ножом, которые всегда лежали на подстилке рядом с ним, расстегнул застежку на палатке и выкатился наружу, не поворачиваясь спиной к зверю. Он разбил лагерь на свободной от снега площадке размером в пару квадратных метров, на склоне у большого камня, разделявшего ручеек талой воды таким образом, что он обтекал палатку с двух сторон. Сейчас Финне голышом катился по склону. Он не чувствовал боли, когда сучья и камни царапали его кожу, только слышал треск веток под лапами гнавшегося за ним медведя. У хищника, сообразившего, что дичь сбежала, включился охотничий инстинкт, а Свейн Финне знал, что человек не в состоянии убежать от медведя, по крайней мере на такой местности. Бытовало весьма распространенное заблуждение, что при встрече с медведем лучше всего лечь на землю и притвориться мертвым. Сам он ни разу не проверял данный способ на практике, но был уверен, что с медведем, который только что вышел из спячки и отчаянно голоден, этот номер не пройдет. Он и настоящий-то труп сожрет за милую душу. Нет, тут надо действовать иначе. Свейн Финне добежал до конца склона, споткнулся и упал, прислонился спиной к толстому стволу дерева и снова поднялся. Он включил фонарик и направил его в сторону приближавшегося хищника. Зверь резко остановился, когда в глаза ему ударил свет. Ослепленный, он встал на задние лапы и замахал передними. Перед Свейном был бурый медведь высотой около двух метров. Это еще не самый крупный экземпляр, подумал Финне, сжал зубы и вынул нож пуукко. Его дедушка утверждал, что последнего медведя в окрестностях Осло завалили в буреломе в местечке Грённволлиа, около Опкювена, в 1882 году. Его убил лесник Хельсос, и тот медведь был около двух с половиной метров ростом.
Медведь опустился на все четыре лапы. Луч света метался вверх-вниз и крутился вокруг него. Зверь фырчал, мотая головой из стороны в сторону: смотрел то в лес, то на фонарь, как будто не мог принять решение.
Финне держал нож перед собой.
– Еду надо заработать, косолапый! Что, слабоват сегодня?
Медведь зарычал, будто от отчаяния, а Финне рассмеялся так громко, что смех его эхом разнесся над обрывом.
– Мой прадед сожрал твоего еще в прошлом веке! – кричал Финне. – Говорят, на вкус он был не очень, даже со специями! Но я бы все равно не отказался попробовать кусочек тебя, косолапый, так что давай подходи! Ну же, иди сюда, зверюга тупорылый!
Финне сделал шаг по направлению к медведю, который слегка попятился, перенося тяжесть тела с одной лапы на другую. Казалось, он растерялся и понурился.
– Я-то знаю, каково это, – сказал Финне. – Ты был в заключении целую вечность, а потом внезапно вышел на свободу. Но здесь слишком много света и слишком мало еды, а ты совсем один. Не потому, что тебя выгнали из стаи, просто ты – не один из многих, ты – не стадное животное, так что это ты выгнал их. – Финне сделал еще один шаг вперед. – Но это не значит, что ты не можешь испытывать одиночества, так ведь? Хочешь дельный совет? Сей свое семя, косолапый, делай подобных себе, тех, кто будет тебя понимать. Кто станет почитать своего родителя. Хо-хо! Уходи отсюда, в Сёркедалене нет медведиц. Уходи, это мои угодья, бедный голодный медведь! Здесь ты сможешь найти только одиночество.
Зверь сделал движение передними лапами, как будто снова хотел подняться на задние, но у него не вышло.
Теперь Финне видел: медведь стар. И возможно, болен. А еще Финне учуял явственный запах – запах страха. Зверя напугало не маленькое существо, стоявшее перед ним на двух ногах, а то, что это существо не источало тот же запах, что и хищники. Оно было лишено страха. Сумасшедший человек. Готовый на что угодно.
– Ну что, старпер косолапый?
Медведь оскалился, обнажив ряд желтых зубов.
А потом он развернулся и пошел прочь, и тьма поглотила его.
Свейн Финне стоял и слушал, как треск веток раздается все дальше и дальше. Медведь непременно вернется. Когда проголодается еще сильнее или когда найдет пищу и накопит больше сил для того, чтобы отвоевать территорию. Завтра Финне надо начать поиски еще менее доступного места, возможно – укрытия со стенами, которые удержат хищника снаружи. Но сначала надо сходить в город и купить капкан. И навестить могилу Валентина. Побывать в стаде.
Катрина никак не могла заснуть.
Ничего, главное, что малыш в своей кроватке у окна безмятежно спал, а остальное было не так уж важно.
Она повернулась на супружеском ложе и посмотрела на бледное лицо Бьёрна. Глаза мужа были закрыты, но он не храпел, и это означало, что Бьёрн тоже не спит. Она изучала его. Тонкие красноватые веки с проступающими сосудами, светлые брови, белая светящаяся кожа. Казалось, он проглотил включенную лампочку, которая раздулась и сияла внутри его. Многие удивились, когда Катрина вышла за Бьёрна. Конечно, никто ничего не спрашивал напрямую, но она читала на лицах окружающих вопрос: что заставило красивую, материально независимую женщину выбрать не слишком привлекательного и небогатого мужчину? Одна дамочка-депутат из Комитета по правопорядку однажды во время какого-то приема для «женщин, занимающих ответственные посты» даже отвела ее в сторону и одобрительно сказала: мол, это просто замечательно, что Братт вышла замуж за коллегу-мужчину ниже себя по статусу. Катрина ответила, что Бьёрн Хольм чертовски хорош в постели, и спросила политика, не стыдится ли она немного того, что состояла в браке с высокопоставленным мужчиной, который зарабатывал больше ее, и какова, по ее мнению, вероятность того, что следующий супруг будет ниже ее по статусу? Катрина понятия не имела, за кем ее собеседница была замужем, но по выражению лица мадам поняла, что более или менее попала в цель. Вообще-то, она ненавидела такие «мероприятия для женщин», но не потому, что была противницей феминизма или не понимала необходимости борьбы за истинное равноправие. Просто Катрина не могла из-под палки проявлять сестринскую солидарность и не выносила эмоциональной риторики. Иногда ей хотелось попросить ораторов заткнуться и поинтересоваться, не могут ли они ограничиться требованием предоставления равных возможностей и одинаковой зарплаты за выполнение одинаковой работы. Конечно, время для изменения общественных взглядов уже настало, и не только в отношении прямых сексуальных домогательств, но и касательно более завуалированного и во многих случаях неосознанного сексуального подтекста в действиях мужчин. Но эти вопросы не должны стоять во главе повестки дня и отвлекать внимание от того, что на самом деле подразумевает равноправие. Женщины вновь обманывают самих себя, отдавая приоритет оскорбленным чувствам, а не размеру заработной платы. Но ведь только более высокие зарплаты, дающие больше экономической независимости, могут сделать их действительно неуязвимыми. А вообще, все это так индивидуально, у каждого человека своя история. Сама Катрина, например, пришла к Бьёрну, когда была совсем слабой и уязвимой, когда ей требовался человек, который любил бы ее без всяких условий. И теперь этот добродушный криминалист-тутенец, немного полноватый и неуклюжий, но такой милый и порядочный, не веря своей удаче, почти жертвенно преклонялся перед своей королевой. Катрина пообещала себе, что не будет злоупотреблять его отношением, она слишком часто видела, как мужчины и женщины превращались в сущих троллей просто потому, что партнеры позволяли им это сделать. И она старалась. Очень старалась.
