– Я был вынужден застрелить Йертсена, потому что он сопротивлялся аресту.
– Да, полагаю, тебе хочется вспоминать об этом именно в таком ключе. Как, наверное, и о том случае, когда ты стрелял в меня.
Харри посмотрел на дырявую ладонь Свейна Финне: она походила на гору Торгхаттен, в которой имелось отверстие, через которое можно было увидеть солнечный свет
[27]. Отверстие в ладони Финне проделала пуля, которую Харри на заре своей полицейской карьеры выпустил во время задержания. Но сейчас его внимание привлекла другая рука Свейна. Серый ремешок часов на запястье. Не опуская пистолета, Харри схватил запястье Финне свободной рукой, повернул его и нажал на циферблат. На нем загорелись красные цифры, сообщавшие дату и время.
Щелчок наручников прозвучал на пустом кладбище как влажный поцелуй.
Харри повернул ключ зажигания влево, и двигатель умер.
– Прекрасное утро, – произнес Финне, глядя в окно автомобиля на фьорд под ними. – Но почему мы не в Полицейском управлении?
– Я хочу дать тебе возможность выбирать, – ответил Харри. – Ты можешь чистосердечно мне во всем признаться, прямо здесь и сейчас, и мы поедем завтракать в теплой камере Полицейского управления. Или ты можешь отказаться, и тогда мы с тобой прокатимся в немецкий бункер.
– Хе-хе. А ты мне нравишься, Холе. Правда нравишься. То есть, конечно, я ненавижу тебя как полицейского, но личность ты прелюбопытная. – Свейн облизал губы. – Ну конечно я признаюсь. Она…
– Подожди, я включу диктофон, – сказал Харри, извлекая мобильник из кармана куртки.
– …добровольно на все согласилась. – Финне пожал плечами. – На самом деле я думаю, что ей даже понравилось больше, чем мне.
Харри сглотнул и на мгновение закрыл глаза.
– Ей понравился нож в животе?
– Нож? – Финне повернулся и посмотрел на собеседника. – Я прижал ее к забору прямо позади того места, где ты меня арестовал. Конечно, я понимаю, что нарушил закон, запрещающий трахаться на кладбищах, но, учитывая желание дамочки продолжать, было бы справедливо взыскать половину штрафа с нее. А что, она действительно подала заявление в полицию? Наверное, раскаивается в своем безбожном поведении. Да, это меня бы не удивило. Не исключено, кстати, что она даже верит в свои объяснения, стыд может позволить человеку вытеснить воспоминания. Знаешь, у нас в тюрьме был психолог, который пытался объяснить мне кое-что о «компасе стыда» Натансона. Он говорил – мне настолько стыдно, что я, по вашему мнению, убил ту девушку, что мое подсознание просто-напросто вытеснило воспоминания о произошедшем. Вот и здесь то же самое: Дагни так стыдится своего желания, возникшего там, на кладбище, что ее память превратила случившееся в изнасилование. Знакомая картина, а, Холе?
Харри собирался ответить, но почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Стыд. Вытеснение.
Наручники звякнули, когда Финне наклонился вперед на своем сиденье:
– В любом случае ты ведь знаешь, как трудно доказать вину в делах об изнасиловании, где имеется только одно слово против другого слова и нет ни свидетелей, ни улик. Меня освободят, Холе. Ты ведь знаешь, что единственный способ упрятать меня за решетку за изнасилование – это выбить из меня чистосердечное признание. Прости, Холе, но этого ты не дождешься. Однако я готов признать, что занимался сексом в общественном месте, так что у тебя, по крайней мере, есть основания наложить на меня штраф. Ну что, все еще хочешь угостить меня завтраком?
– Я сказал что-то не то? – рассмеялся Финне, пробираясь через талый снег.
Он упал на колени, и Харри поставил его на ноги и подтолкнул в сторону старых немецких бункеров.
Харри сидел на корточках возле деревянной скамейки. На полу перед собой он разложил все, что нашел, обыскивая Свейна Финне. Игральный кубик из сине-серого металла. Пара сотенных купюр и мелочь, но никаких билетов на трамвай или автобус. Нож в ножнах. У ножа были коричневая деревянная рукоятка и короткое лезвие. Острый. Мог ли он быть орудием убийства? Следов крови на ноже не заметно. Харри поднял глаза. Он сломал одну из досок, закрывающих бойницу, чтобы внутрь попадало немного света. Случалось, по тропинке прямо перед бункером проносился какой-нибудь бегун, но такое бывало только после схода снега. Никто не услышит криков Свейна Финне.
– Красивый нож, – заметил Харри.
– Я коллекционирую ножи, – ответил Финне. – У меня было двадцать шесть штук, но вы все конфисковали, помнишь? Я так и не получил их обратно.
Свет низкого утреннего солнца падал на лицо Свейна Финне и на его обнаженный мускулистый торс. Не такой накачанный, как бывает у заключенных после многократного подъема тяжестей в тесных спортивных залах, а стройный, но хорошо тренированный. Тело балетного танцовщика, подумал Харри. Ему вспомнился Игги Поп. И, как и у Игги, на теле Финне не было ни татуировок, ни каких-либо других украшений. Абсолютно чистый торс. Финне сидел на деревянной скамейке, руки прикованы к ее спинке. Харри снял с него обувь, но позволил оставить брюки.
– Помню ножи, – кивнул Харри. – А кубик тебе для чего? Играешь в кости?
– Для принятия сложных решений в этой жизни.
– Никак ты прочитал книгу Люка Райнхарта «Дайсмен, или Человек Жребия»? – удивился Харри.
– Я не читаю книг, Холе. Но ты можешь оставить кубик себе в качестве подарка от меня. Позволь судьбе решать, когда сам не можешь. И ты почувствуешь облегчение, поверь мне.
– Да неужели?
– Конечно. Представь себе, что у тебя есть желание кого-нибудь убить, но ты не можешь решиться. Значит, тебе нужна помощь. Помощь судьбы. И если кубик скажет, что ты должен убить, значит вина лежит на судьбе, рок освобождает тебя и твою волю, понимаешь? Все, что требуется, – это бросить кубик.
Прежде чем положить телефон на скамейку, Харри проверил, включена ли видеокамера. Он сделал вдох и поинтересовался:
– А ты бросал кубик, прежде чем убить Ракель Фёуке?
– Кто такая Ракель Фёуке?
– Моя жена, – пояснил Харри. – Убийство произошло десять дней тому назад, на кухне нашего дома на улице Хольменколлвейен.
Он увидел, как блеснули глаза Финне.
– Мои соболезнования.
– Хватит ломать комедию, давай рассказывай.
– А если не буду? – Финне зевнул, будто ему было очень скучно. – Что ты со мной сделаешь – принесешь автомобильный аккумулятор и приложишь его к моим яйцам?
– Аккумулятор в качестве пыточного инструмента – это миф, – заявил Харри. – Он не дает электричества.
– Откуда ты знаешь?
– Вчера вечером я читал в Интернете о методах пыток, – сказал Харри, соскребая острием ножа кожу на большом пальце. – Ведь это не боль как таковая заставляет людей сознаваться, а страх перед болью. Но ясное дело, страх должен быть обоснованным, надо попытаться убедить жертву, что боль, которую ему готовы причинить, ограничивается лишь фантазией пытающего. А уж чего-чего, Финне, но фантазии мне не занимать.
