Свейн Финне облизал толстые мягкие губы.
– Понимаю. Тебе нужны подробности?
– Причем абсолютно все.
– Единственная подробность, которую я могу тебе сообщить: я этого не делал.
Харри сжал рукоятку ножа и ударил. Он почувствовал, как поддается носовой хрящ, ощутил боль в костяшках пальцев и теплую кровь другого человека на тыльной стороне своей ладони. От боли глаза Финне наполнились слезами, а губы разомкнулись, обнажая в оскале большие желтые зубы.
– Все убивают, Холе. – Голос проповедника приобрел иное, более гнусавое звучание. – Ты, твои сослуживцы, твой сосед, но только не я. Я создаю новую жизнь; я чиню то, что вы ломаете. Я населяю мир своей плотью и кровью, людьми, которые желают добра. – Он покачал головой. – Я не понимаю, почему некоторые тратят время и силы на то, чтобы вырастить чужих детей. Взять, к примеру, хоть тебя и твоего приемного сына. Олег, кажется? Так зовут этого ублюдка? Может, все дело в том, что твое семя не имеет силы, Холе? Или ты недостаточно хорошо трахал Ракель, чтобы она понесла от тебя?
Харри ударил Свейна еще раз и попал в то же самое место. Он задумался: действительно ли этот неестественно отчетливый хруст исходит от носовой перегородки или же звучит только в его мозгу? Финне откинул голову назад и, торжествующе хохоча, произнес:
– Еще!
Харри сидел на полу, прислонившись спиной к бетонной стене, слушая свое собственное свистящее дыхание, а также стоны и пыхтение, доносившиеся со стороны скамейки. Он намотал рубашку Финне на руку, и все же боль поведала ему, что кожа на костяшке как минимум одного пальца лопнула. Как долго они уже находятся здесь? Сколько времени это вообще займет? В Интернете на сайте, посвященном пыткам, было написано, что никто, абсолютно никто не может выносить их на протяжении длительного времени и поэтому человек расскажет все, что ты хочешь знать, или то, что, как ему кажется, ты хочешь знать. До сих пор Свейн Финне повторял только одно слово: «еще». И получал то, о чем просил.
– Нож. – Голос Финне сильно изменился. Харри поднял глаза и не узнал человека перед собой. Глаз не видно, лицо сплошь опухло, а снизу обрамлено красной бородой из капающей крови. – Человек всегда использует нож.
– Нож? – повторил Харри шепотом.
– Люди втыкали друг в друга ножи с каменного века, Холе. Страх укоренился в наших генах, мысль о том, что нечто пройдет сквозь твою кожу, окажется по другую ее сторону, уничтожит то, что находится внутри тебя, то, что является тобой, просто невыносима. Стоит только показать им нож, и они сделают то, что пожелаешь.
– О ком ты говоришь? Кто сделает то, что пожелаешь?
Финне харкнул кровью на пол между ними.
– Все. Женщины, мужчины. Ты. Я. В Руанде тутси предлагали купить пули, чтобы их застрелили, а не изрубили мачете. И знаешь что? Они раскошеливались.
– Ладно, у меня есть нож, – сказал Харри, кивая на нож, лежавший между ними.
– И куда ты хочешь его воткнуть?
– Я думал воткнуть его туда же, куда ты всадил нож моей жене. В живот.
– Неумелый блеф, Холе. Если ты ударишь меня в живот, я не смогу говорить и до смерти истеку кровью еще до того, как ты получишь свое признание.
Харри не ответил.
– Или погоди. – Финне склонил набок свою окровавленную голову. – Уж не в том ли дело, что ты, начитавшись в Интернете о пытках, занимаешься этими глупостями, поскольку в глубине души совсем не хочешь получить мое признание? – Он принюхался. – Ага, вот оно что. Ты хочешь, чтобы я оказался крепким орешком и у тебя появилось оправдание: дескать, тебе придется убить меня во имя торжества справедливости. Тебе требуется прелюдия к убийству. И тогда ты сможешь сказать самому себе, что ты старался и хотел совсем не этого. Что ты не такой, как те преступники, которые убивают просто потому, что им это нравится. – Смех Финне перешел в булькающий кашель. – Да, я соврал, я тоже убийца. Потому что убивать – это замечательно, правда же, Холе? Видеть, как ребенок является в мир, знать, что он – твое творение… О, это непередаваемое ощущение может затмить только одна вещь: отправить человека прочь из этого мира! Закончить чужую жизнь, стать чьей-то судьбой, чьим-то злым роком. В этом случае ты – бог! Холе, можешь отрицать сколько хочешь, но именно подобное чувство ты сейчас пробуешь на вкус. Чудесно, да?
Харри поднялся.
– Прощу прощения за то, что мне пришлось испортить эту казнь, Холе, но сейчас я сознаюсь. Mea culpa
[28], никуда не денешься. Я и впрямь убил твою жену, Ракель Фёуке.
Харри остолбенел. Финне поднял лицо к потолку.
– Ножом, – прошептал он. – Но не тем, что ты держишь сейчас в руке. Умирая, она кричала. Она выкрикивала твое имя: «Ха-а-ари, Ха-ари-и…»
Харри почувствовал приближение совсем иного рода ярости. Холодной, от которой он становился спокойным. И сходил с ума. Он боялся, что она придет и ослепит его. Ни в коем случае нельзя этого допустить.
– За что? – спросил Харри. Голос его внезапно стал спокойным, а дыхание нормализовалось.
– В каком смысле?
– Я спрашиваю тебя про мотив убийства.
– Ну, это же очевидно. Тот же, что и у тебя сейчас, Холе. Месть. Классическая кровная месть: ты убил моего сына, а я в ответ убью твою жену. Так поступаем мы, люди, и это отличает нас от животных: мы мстим. Это рационально, но нам даже не приходится думать о мести как о разумном поступке, мы просто ощущаем, как это прекрасно. Разве не это ты чувствуешь сейчас, Холе? Ты делаешь свою боль болью другого и убеждаешь себя в том, что этот человек виновен в том, что ты ее вообще испытываешь.
– Докажи.
– Доказать что?
– Что ты убил Ракель. Сообщи какую-нибудь деталь касательно убийства или же места преступления.
– «Хари от Олега». С одной «р».
Харри моргнул.
– Это выжжено на разделочной доске для хлеба, которая висит на стене между шкафчиками и кофеваркой, – продолжил Финне.
В последовавшей тишине слышались только звуки падения капель, напоминавшие метроном.
– Вот тебе и признание, – сказал Финне и снова сплюнул кровь. – И теперь у тебя есть два варианта. Ты можешь отправить преступника в КПЗ, чтобы его, то есть меня, осудили согласно норвежскому законодательству. Так поступают полицейские. Или же ты можешь уподобиться мне и прочим убийцам.
Харри кивнул и снова сел на корточки. Он взял кубик в руки, потряс его и бросил на бетонный пол. Затем задумчиво посмотрел на него, убрал обратно в карман, взял нож и поднялся. Солнечный свет, падающий между досками, сверкнул на лезвии. Харри встал позади Финне, положил левую руку ему на лоб и плотно прижал к себе его голову.
– Холе? – Голос Финне стал выше. – Эй, Холе, не… – Он дернул наручники, и Харри почувствовал, как он весь задрожал.
