– Вот видишь, до всего можно додуматься, если постараться. Ну что, пошли поразмышляем в более теплом месте, чем это?
– Угу, – ответил Харри, собираясь сделать последнюю затяжку.
– Подожди, – попросила Кайя, протягивая руку. – Можно мне?..
Харри посмотрел на нее и отдал Кайе сигарету. В разговоре с Бьёрном он назвал себя единственным зрячим, но это неправда. Он был слепцом почище прочих, поскольку был ослеплен слезами. Но сейчас казалось, что Харри на какой-то миг смахнул слезы и впервые после их новой встречи увидел Кайю Сульнес. Все дело в сигарете. Воспоминания нахлынули нежданно-негаданно. Молодая сотрудница полиции, отправившаяся за Холе в Гонконг, чтобы вернуть его домой для охоты на серийного убийцу, которого полиция Осло никак не могла поймать. Она нашла его на матрасе в пансионе «Чункинг-мэншн» – равнодушного, пребывающего в забытьи и опьянении. Трудно сказать, кто из них тогда больше нуждался в спасении: полиция Осло или сам Харри. И вот она снова здесь. Кайя Сульнес, которая отрекалась от собственной красоты всякий раз, когда показывала острые неровные зубы, портившие ее в остальном безупречное лицо. Харри помнил утренние часы, проведенные с ней в большом пустом доме, сигареты, которые они делили на двоих. Ракель обычно просила затянуться сразу после того, как он прикуривал, а вот Кайя любила сделать последнюю затяжку.
Он покинул их обеих и снова уехал в Гонконг, но ради одной из них все-таки вернулся. Ради Ракели.
Харри смотрел, как малиновые губы Кайи смыкаются вокруг желто-коричневого фильтра и лишь слегка напрягаются при затяжке. А потом она бросила окурок на влажную коричневую землю между лужей и гравием, придавила его ногой и направилась к машине. Харри собирался было последовать за ней, но вдруг остановился.
Его взгляд упал на раздавленный окурок.
Говорят, что способность человеческого мозга распознавать шаблоны отличает нас от животных, что постоянный, автоматически повторяющийся поиск закономерностей способствовал развитию нашего интеллекта и сделал возможным создание цивилизации. И сейчас это сработало: Харри узнал отпечаток обуви. Ему вспомнились снимки, хранившиеся в файле «Фотографии с места преступления» в материалах следственной группы. И день, когда он, как и сейчас, стоял в снегу между деревьями, в нескольких метрах от того места, откуда сняли фотоловушку. В коротком комментарии к фотографии было написано, что в интерполовской базе рисунков подошв совпадений обнаружено не было. Харри кашлянул.
– Кайя?
Он заметил, как узкая спина женщины, идущей к машине, напряглась. Бог знает почему; может быть, она уловила в его голосе нечто такое, чего сам он не слышал. Она повернулась к нему. Губы разошлись в стороны, и Харри увидел острые зубы.
Глава 26
– Все спецназовцы – шатены, – произнес плотный спортивный мужчина, сидевший в глубоком кресле возле низкого стола.
Стул Эрланда Мадсена стоял под углом в девяносто градусов к креслу Руара Бора, а не прямо напротив. Это было сделано для того, чтобы пациенты Мадсена сами могли выбирать, смотреть на психотерапевта или нет. Отсутствие визуального контакта с человеком, с которым ты разговариваешь, имело ту же функцию, что и исповедальня с перегородкой: пациенту казалось, что он разговаривает сам с собой. Когда человек не видит реакции собеседника, выражения его лица, языка его тела, то порог того, о чем можно рассказывать, снижается. Иногда Мадсен задумывался, не приобрести ли ему кушетку, хотя кушетка уже стала этаким клише, чуть ли не предметом насмешек. Он заглянул в свой блокнот. Пользоваться блокнотами пока еще не считается зазорным.
– Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?
– Подробнее о каштановых волосах? – улыбнулся Руар Бор. И когда улыбка достигла его темно-серых глаз, врачу показалось, что видневшаяся в них затаенная боль только усилила ее: так солнце светит особенно ярко у самого края облака. – Да, эти ребята хорошо умеют отправлять пули в череп противника с расстояния метров в двести. Но на контрольно-пропускном пункте их можно узнать по каштановым волосам и еще по тому, что они очень милые. До смерти напуганные и при этом милые. Такая у них работа. Не стрелять во врагов, как их учили, а совсем наоборот – делать последнее из того, что они могли предположить, когда записывались в армию и проходили через ад усиленной военной подготовки, чтобы попасть в спецназ. Только представьте: их обязанности заключались в том, чтобы улыбаться и быть милыми по отношению к гражданским лицам, проходящим через КПП, который смертники дважды на протяжении последнего года разносили в клочья. Завоевывать сердца – так это называлось.
– Завоевали?
– Ни одного, – ответил Руар Бор.
В качестве специалиста по посттравматическому стрессовому расстройству Мадсен стал этаким Доктором Афганистан, психотерапевтом, о котором слышали и к которому обращались военнослужащие, вернувшиеся из зоны боевых действий. Но хотя со временем Мадсен узнал довольно много о буднях и о чувствах этих людей, однако опыт подсказывал ему, что лучше всего вести себя как ничего не ведающий человек. Задавать вопросы, как будто он совершенно не в курсе. Позволить пациентам «разогреться», говоря о конкретных простых вещах. Зачастую бедняги и сами не осознавали, где находятся источники их боли: иногда они обнаруживались в таких вещах, которые казались пациентам незначительными или даже забавными, в том, через что в другой ситуации они легко перескочили бы, что подсознание старательно пыталось скрыть, защитить от прикосновений. Сейчас Бор все еще находился на стадии «разогрева».
– Неужели ни одного сердца? – спросил Мадсен.
– Ни один из тех, кто служит в Афганистане, на самом деле не знает, зачем там нужны Международные силы содействия безопасности. Полагаю, даже командование МССБ этого толком не представляет. Но никто не верит, что МССБ находятся там исключительно для того, чтобы нести демократию и счастье стране, в которой не понимают саму концепцию демократии и не интересуются ее ценностями. Афганцы поддакивают нам, пока мы помогаем им с питьевой водой, продуктами и разминированием. А со всем остальным мы можем убираться к чертям собачьим. И я говорю не только о тех местных жителях, которые симпатизируют талибану.
– И зачем же вы туда отправились? – поинтересовался Мадсен.
– Если хочешь продвинуться по службе в армии, надо пройти через МССБ.
– А вы хотели продвинуться?
– Другого пути нет. Остановишься – умрешь. Армия готовит медленную, мучительную и унизительную смерть для тех, кому кажется, что можно не стремиться вперед и вверх.
– Расскажите о Кабуле.
– Кабул. – Бор выпрямился. – Бездомные собаки.
– Бездомные собаки?
– Они повсюду. Собаки без хозяев.
– В буквальном смысле, не…
Бор улыбнулся и отрицательно помотал головой. На этот раз солнца в его глазах не было.
– У афганцев вообще слишком много хозяев. Бездомные собаки там живут за счет помоек. Мусора у них много. Пахнет выхлопными газами. И горелым. В Афганистане жгут все подряд, чтобы только получить тепло. Мусор, нефть. Дрова. Кстати, в Кабуле бывает снег. Но какой-то странный, серого цвета. Конечно, там есть несколько красивых зданий. Президентский дворец. Пятизвездочный отель «Серена». Сады Бабура тоже очень красивые. Но когда ты ездишь по городу на машине, то видишь обшарпанные простые домишки, одноэтажные или двухэтажные, а также магазинчики, где торгуют всякой всячиной. Или русскую архитектуру самого депрессивного периода. – Бор покачал головой. – Я видел фотографии Кабула до советского вторжения. Кабул и правда когда-то был прекрасным.
