– Но не тогда, когда вы там служили?
– На самом деле мы жили не в самом Кабуле, а в палаточном городке неподалеку. Палатки были очень хорошими, удобными, почти как дома́. А наши офисы располагались в самых обычных зданиях. В палатках не было кондиционеров, только вентиляторы. Да и они работали не всегда, потому что по ночам стоял холод. Но дни иной раз выдавались такие жаркие, что невозможно было передвигаться по улице. Конечно, по сравнению с иракской Басрой, где было пятьдесят градусов в тени плюс огромная влажность, там не так уж и плохо, но все же летом Кабул может превратиться в ад.
– И все-таки вы возвращались туда. – Мадсен заглянул в свои записи. – Трижды? И каждый раз на двенадцать месяцев?
– Не совсем так: сперва я был там год, а потом еще два раза по шесть месяцев.
– Вы и ваши близкие, конечно, знали о рисках, которые влекут за собой поездки в зону военных действий. Ведь это не идет на пользу ни здоровью, в том числе и психическому, ни семейной жизни.
– Да-да, мне рассказывали, что, вернувшись из Афганистана, легко заработать нервное расстройство, развод и… производство в чин полковника перед выходом на пенсию, если тебе удастся скрыть злоупотребление алкоголем.
– Но…
– Мой курс был проложен. На меня делали ставку. Академия Генерального штаба, Военная академия. Нет границ тому, что человек готов совершить, стоит только внушить ему чувство избранности. Отправиться на Луну в консервной банке в шестидесятые годы было заданием для самоубийц, и все это знали. НАСА обратилось с предложением записаться добровольцами в программу по подготовке астронавтов только к самым лучшим пилотам, к людям, у которых уже были прекрасные виды на будущее, – и это во времена, когда летчики, даже гражданские, имели статус, сопоставимый со статусом кинозвезд и футболистов. Заметьте, они взывали не к бесстрашным молодым пилотам-авантюристам, а к более опытным и надежным. К тем, кто знал, что такое риск, и не искал приключений сознательно. К женатым, у которых уже были дети. Короче говоря, к тем, кому было что терять. Как вы думаете, многие ли отказались от высокой чести совершить публичное самоубийство?
– Так вы поэтому поехали в Афганистан?
Бор пожал плечами:
– Ну, скажем так: это была смесь личных амбиций и идеализма. Но я уже не помню пропорции.
– Давайте тогда поговорим о возвращении домой. Что вам лучше всего в связи с этим запомнилось?
Бор криво улыбнулся:
– Моей жене все время приходилось меня перевоспитывать. Напоминать, что я не должен отвечать «принято» на ее просьбу купить в магазине молока. Что мне следует нормально одеваться. Понятное дело, если ты годами из-за жары не носил ничего, кроме полевой формы, то потом костюм кажется немного… тесноватым. И еще жена напоминала мне о том, что на публичных мероприятиях ожидается, что я буду в качестве приветствия пожимать руку не только мужчинам, но и женщинам, даже тем, что в хиджабах.
– Может, поговорим об убийствах?
Бор поправил галстук и посмотрел на часы, потом медленно и глубоко вздохнул:
– А надо?
– У нас еще есть время.
Бор на мгновение закрыл глаза, потом снова открыл их.
– Убийство – это сложно. И очень просто. Когда мы отбираем солдат в элитный спецназ, они должны не только соответствовать определенному набору физических и психологических требований. Они должны быть в состоянии убивать. Так что мы ищем людей, которые умеют дистанцироваться от убийства. Вы наверняка видели фильмы и телепрограммы о наборе в войска специального назначения вроде «Курсов рейнджеров». Там больше всего говорят об управлении стрессом, о том, как оставаться боеспособным, не имея достаточного количества еды или возможности поспать. В те времена, когда я еще служил рядовым, мало фокусировались на убийстве, на способности солдата отнять чужую жизнь и потом жить с этим. Сейчас мы знаем больше. И понимаем: тому, кому предстоит убивать, следует познать самого себя. Он не должен удивляться собственным чувствам. Неправда, что убить существо одного вида с тобой неестественно, на самом деле все обстоит как раз наоборот. В природе такое происходит постоянно. Не подумайте, я вовсе не хочу сказать, что надо лишать жизни любого, кто вызывает у тебя неприязнь. Разумеется, надо сдерживать себя, на то мы и люди. Но с другой стороны, то, что ты в состоянии убить, – это признак психического здоровья, это демонстрирует способность к самоконтролю. Если у солдат моего спецподразделения и было что-то общее, так это то, что все они относились к убийству с полным спокойствием. Но тому, кто хотя бы одного из них назовет психопатом, я дам в нос.
– Всего лишь в нос? – уточнил психотерапевт, криво улыбаясь.
Бор не ответил.
– Мне бы хотелось, чтобы вы прямо рассказали, в чем ваша проблема, – произнес Мадсен. – Вам приходилось убивать. И во время нашей предыдущей беседы вы назвали себя монстром – вот, у меня записано. Но в тот раз вы не захотели поговорить об этом.
Бор кивнул.
– Я вижу, вы сомневаетесь, а потому еще раз повторю: я обязан соблюдать врачебную тайну, так что бояться абсолютно нечего.
Бор вытер лоб тыльной стороной ладони.
– Я знаю, но прямо сейчас время поджимает, у меня назначена встреча по работе.
Мадсен кивнул. Обычно, помимо чисто профессионального любопытства, необходимого для определения корня проблемы, он редко интересовался историей пациента per se
[31]. Но в этом случае дело обстояло иначе, и он надеялся, что сумел скрыть разочарование, услышав подобный ответ.
– Хорошо, тогда на сегодня достаточно. Если вы принципиально не хотите обсуждать эту тему…
– Я хочу поговорить об этом, я… – Бор замолчал и застегнул пиджак. – Я должен с кем-нибудь поговорить об этом, иначе…
– Увидимся в понедельник, в это же время?
Да, ему необходимо купить кушетку. А может, еще и оборудовать кабинку для исповеди.
– Надеюсь, ты любишь крепкий кофе? – прокричал Харри в гостиную, разливая воду из чайника по кофейным чашкам.
– А сколько у тебя всего пластинок? – прокричала в ответ Кайя.
– Около полутора тысяч. – Рукам стало горячо, когда он просунул пальцы в ручки чашек. Тремя быстрыми широкими шагами Харри переместился из кухни в гостиную. Кайя стояла на диване на коленях и копалась в коллекции винила на полке.
– А если точнее?
Уголок рта Харри приподнялся в подобии улыбки.
– Одна тысяча пятьсот тридцать шесть штук.
– Как и все мальчики-невротики, ты, конечно, расставил пластинки в алфавитном порядке, по фамилиям исполнителей. Но вот в пределах одного певца или группы я что-то системы не вижу. Там они у тебя стоят не в хронологическом порядке, по дате выхода.
