– И что же это было за слово?
Бор грустно улыбнулся:
– «Venn» – «друг». Хале нравилось изучать языки; помню, я еще объяснял ей разницу между новонорвежским и букмолом. Очень способная была девочка.
– Но Воге мог услышать о татуировке от тех, кто нашел труп или же производил вскрытие, – предположил Харри.
– Исключено. Два удара ножом… – Бор замолчал и с дрожью втянул в себя воздух. – Два из шестнадцати ударов ножом порезали татуировку и сделали ее нечитаемой для тех, кто не знал, что там было написано изначально. Так что это мог знать только тот, кто…
– …изнасиловал девушку и увидел татуировку до того, как начал бить ее ножом. Так?
– Да.
– Я понимаю, но это не совсем доказательство, Бор.
– Абсолютно верно. Мало того, учитывая иммунитет МССБ, Воге отправили бы в Норвегию, где адвокат средней руки легко снял бы его с крючка.
– И ты назначил судьей себя.
Руар Бор кивнул:
– Она была моей личной переводчицей, я нес за нее ответственность. Как и за сержанта Воге. Он тоже был моим подчиненным. Я связался с родителями Халы и сказал, что лично привезу ее бренные останки в их деревню. Деревня находилась в пяти часах езды от Кабула, причем дорога в основном шла через пустыню. Я приказал Воге сопровождать меня. Через несколько часов я велел парню остановиться, приставил пистолет к его голове и получил признание. Потом я привязал его к машине и поехал. Так называемое D and Q.
– Что-что?
– Drawing and quartering
[42]. Наказание за государственную измену, практиковавшееся в Англии в период с тысяча двести восемьдесят третьего по тысяча восемьсот семидесятый год. Приговоренному к смерти вспарывали живот, вынимали внутренности и жгли их прямо у него на глазах, после чего ему отрубали голову. Но перед этим тащили к плахе, привязав сзади к лошади, это и есть drawing. И если расстояние от тюрьмы до плахи было большим, осужденному могло повезти умереть по дороге. Потому что, когда он уже не мог идти или бежать за лошадью, его волокли по брусчатке. Мясо сдиралось с него слой за слоем. Это была долгая и очень мучительная смерть.
Харри вспомнил длинный кровавый след, который обнаружили на асфальте.
– Семья Халы была очень признательна за то, что я доставил домой ее тело, – сказал Бор. – А также труп ее убийцы. Вернее, то, что от него осталось. Они провели очень красивую похоронную церемонию.
– А что они сделали с трупом сержанта?
– Не знаю. Quartering – это, возможно, чисто английская примочка. Но вот отсечение головы – явление международное, а его голову нашли торчащей на палке возле деревни.
– И ты сообщил в рапорте, что сержант пропал по дороге домой.
– Да.
– Мм… Скажи, а почему ты вообще приглядываешь за этими женщинами?
Молчание. Бор присел на освещенный край стола, и Харри попытался понять, что выражает его лицо, но не сумел.
– У меня была сестра. – Его голос звучал бесстрастно. – Бьянка. Младшенькая. Ее изнасиловали, когда ей было семнадцать. Я должен был приглядывать за ней в тот вечер, но захотел пойти в кино, посмотреть «Крепкий орешек». Фильм предназначался для зрителей старше восемнадцати. Только спустя несколько лет Бьянка призналась, что ее изнасиловали в тот самый вечер. Пока я сидел и наслаждался похождениями Брюса Уиллиса.
– Почему она сразу не рассказала?
Бор вздохнул:
– Насильник пригрозил, что убьет меня, ее старшего брата, если она кому-нибудь скажет хоть слово. Бьянка понятия не имела, откуда этот тип мог узнать, что у нее есть брат.
– А как он выглядел, этот насильник?
– Она его не разглядела, сказала, что было темно. Или же мозг попросту заблокировал это воспоминание. Я сталкивался с подобным в Судане. Солдаты проходили через вещи столь ужасные, что просто-напросто обо всем забывали. Они могли проснуться следующим утром и искренне отрицать, что были в том или ином месте и что-то видели. У некоторых вытеснение работает прекрасно. У других воспоминания позже всплывают, как флешбэки. Кошмары. Я думаю, к Бьянке они вернулись. И она с ними не справилась. Страх – вот что ее сломало.
– И ты считаешь, что это твоя вина?
– Естественно, а чья же еще?
– Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что у тебя не все в порядке с головой, Бор?
– Конечно. Ты ведь тоже слегка с приветом?
– А что ты делал в доме Кайи?
– Я увидел, что она просматривает на своем компьютере видео. Мужчина выходит из дома Ракели в ночь убийства. И когда Кайя ушла, я пробрался внутрь, чтобы изучить его внимательнее.
– И что ты выяснил?
– Ничего. Качество записи очень плохое. А потом я услышал, как в дом входишь ты. И перебрался из гостиной в кухню.
– Чтобы в коридоре оказаться у меня за спиной. И у тебя совершенно случайно оказался с собой хлороформ?
– Я всегда ношу с собой хлороформ.
– Зачем?
– Затем, чтобы тот, кто попытается пробраться в дом к кому-нибудь из моих подопечных женщин, оказался на стуле, на котором сейчас сидишь ты.
– И?..
– И получил по заслугам.
– А почему ты все это мне рассказываешь, Бор?
Бор сложил руки на груди:
– Должен признаться, Харри, сначала я думал, что это ты убил Ракель.
– Вот как?
– Брошенный муж. Классический вариант и первое, что приходит в голову, так ведь? И мне показалось, что именно это я увидел в твоем взгляде во время похорон. Смесь невинности и раскаяния. Взгляд человека, который убил, потому что одновременно испытывал по отношению к жертве ненависть и желание, а теперь раскаивается. Причем настолько сильно, что мозг его вытесняет воспоминание. Потому что только так он может выжить, ведь правда невыносима. Я видел такой взгляд у сержанта Воге. Казалось, он смог забыть, что сделал с Халой, и вспомнил это, только когда я задал ему конкретный вопрос. Но потом, когда я узнал, что у тебя есть алиби, то понял, что та тяжелая вина, которую я разглядел в твоих глазах, сродни моей собственной. Вина за то, что ты не смог помешать преступнику. Так что причина, по которой я тебе это рассказываю… – Бор поднялся со стола и скрылся в темноте, продолжая говорить, – проста. Я знаю, что ты хочешь того же, что и я. Мы оба хотим увидеть, как преступники понесут наказание. Они отняли у нас тех, кого мы любили. Тюремного срока здесь мало. Обычной смерти мало.
Люминесцентные лампы пару раз моргнули, и помещение залил свет.
Комната действительно оказалась офисом. Или бывшим офисом. Шесть-семь письменных столов, светлые пятна в тех местах, где прежде стояли мониторы и системные блоки компьютеров, картонные коробки, разбросанные повсюду канцелярские принадлежности, принтер – все указывало на то, что сотрудники съезжали отсюда в страшной спешке. На белой деревянной стене висел портрет короля.
