– Угадал.
– Буду у тебя через двадцать минут.
Когда Харри подъехал к входу в Государственную больницу, Александра стояла и ждала его, замерзшая, со сложенными на груди руками. На ней были туфли на высоком каблуке и обтягивающие брюки, она была сильно накрашена. Работает, да еще в одиночестве, а вид такой, словно бы собралась на праздник. Но он никогда не видел ее другой. Александра Стурдза говорила, что жизнь слишком коротка, а потому надо стараться всегда выглядеть как можно лучше.
Харри опустил стекло. Она наклонилась и улыбнулась ему:
– Хэлло, мистер. Позвольте озвучить тарифы: четыре сотни за работу руками, семь за…
Харри помотал головой и протянул ей два полиэтиленовых пакета: один со свитером Рингдала, другой со своими собственными джинсами.
– Ты знаешь, что в Норвегии в это время суток уже не работают?
– О, значит, вот почему я здесь одна? Вы, норвежцы, и правда можете научить кое-чему весь мир.
– Меньше работать?
– Понижать планку. Зачем летать на Луну, если у тебя есть дача в горах?
– Мм… Я высоко ценю твою помощь, Александра.
– В таком случае тебе надо было выбрать что-нибудь по прейскуранту, – произнесла она без тени улыбки. – Так, значит, эта Кайя тебя соблазняет? Я убью ее.
– А ее-то за что? – Харри внимательно посмотрел на Александру. – Мне казалось, ты ненавидишь ловеласов вроде меня?
– Я ненавижу тебя, но убить хочу ее. Понимаешь?
Харри медленно кивал. Убить? Может, это была какая-то румынская шутка, которая в переводе на норвежский невольно прозвучала гораздо более грубо, чем было задумано? Он хотел было спросить ее об этом, но передумал. Александра отступила на шаг от машины и смотрела, как бесшумно поднимается боковое стекло. Уезжая, Харри глянул в зеркало на тоненькую фигурку, которая становилась все меньше. Она все еще стояла, опустив руки вдоль тела, там, под уличным фонарем.
Проезжая под Третьим транспортным кольцом, он позвонил Кайе и рассказал ей обо всем: о свитере и шарфе в ящике, о внезапном явлении Рингдала и пистолете. Он попросил ее как можно быстрее проверить, имеется ли у Рингдала разрешение на оружие.
– Да, Кайя, и вот еще что… – начал Харри.
– Может, обсудим, когда ты приедешь? – перебила она. – Или ты сегодня ко мне не собираешься?
– Мне надо подумать, – сказал Харри. – А лучше всего мне думается в одиночестве.
– Конечно. Извини, я не хотела тебя доставать.
– Ты меня вовсе не достаешь.
– Нет, но я… – Она вздохнула. – Ладно, что там еще?
– Я обнаружил у Рингдала фотографию изуродованного трупа женщины. Она висит на стене прямо над его компьютером. Ну, знаешь, чтобы он все время мог ее видеть. Как диплом или что-то в этом роде.
– О господи. И что это значит?
– Я не знаю. Как ты думаешь, можно найти фотографию его бывшей жены, той пропавшей русской?
– Полагаю, это не так сложно сделать. Если не обнаружу фото в «Гугле», то позвоню ее подруге. Пришлю тебе на телефон.
– Мм… Спасибо. – Харри медленно ехал по улице Согнсвейен между каменными виллами, окруженными тихими английскими садами. Прямо на него двигались две включенные фары. – Кайя?
– Что?
Это автобус. Когда автобус проезжал мимо Харри, то на него из освещенного салона смотрели бледные, похожие на привидения лица. Среди них было ее лицо – лицо Ракели. Картинки из памяти стали более четкими, они были похожи на камни, которые вот-вот сорвутся вниз.
– Ничего, – ответил он. – Спокойной ночи.
Харри сидел на диване и слушал «Рамоунз».
Не потому, что ему так уж нравилась эта группа, а потому, что пластинка лежала в проигрывателе с тех самых пор, как он распаковал подарок Бьёрна. И ему внезапно подумалось, что он избегал музыки после похорон, ни разу не включил радио ни дома, ни в автомобиле, предпочитая тишину. Тишину, необходимую для размышлений. Тишину, в которой Харри пытался расслышать, что ему говорит тот голос снаружи, с другой стороны темноты, с противоположной стороны окна в форме полумесяца, из автобуса, наполненного привидениями. Он говорил то, что Харри почти – только почти – понимал. Но сейчас этот голос, наоборот, надо было заглушить. Потому что он говорил слишком громко и Харри не мог его больше слушать. Он прибавил звук, закрыл глаза и откинул голову назад, к полке с виниловыми пластинками. «Рамоунз». «Road to Ruin». Короткие рубленые сообщения Джоуи. И все же Харри казалось, что эта музыка скорее поп-рок, чем панк-рок. Обычно так и происходило. Успех, размеренная жизнь, возраст – все это даже самых озлобленных делало более мирными. Так случилось и с самим Харри. Он стал более мягким, добрым. Можно даже сказать, общительным. Счастливый домашний мужчина, состоящий в счастливом браке с любимой женщиной. Нет, не в безупречном. Хотя, пожалуй, их семейную жизнь можно было назвать безупречной, ведь все у них было лучше некуда. До тех пор, пока в один прекрасный день они оба не совершили ошибку. Это было как гром среди ясного неба. Ракель выложила ему все свои подозрения. А Харри сознался. Вернее, нет, не сознался. Он всегда рассказывал жене то, что она хотела знать, ей достаточно было просто спросить. А у нее всегда хватало ума не спрашивать больше, чем, по ее мнению, ей следовало знать. Значит, Ракель посчитала, что в данном случае ей надо знать правду. Всего одна ночь с Катриной Братт. Катрина позаботилась о нем однажды вечером, когда он был так пьян, что не мог позаботиться о себе сам. Был ли у них секс? Харри не помнил, он был настолько пьян, ну просто в стельку, что, скорее всего, даже если бы и попытался, у него бы ничего не вышло. Но он сказал Ракели правду, что полностью этого исключить нельзя. А она ответила, что это не имеет никакого значения, что он все равно предал ее, что она больше не хочет его видеть, и попросила Харри собрать свои вещи.
Даже думать сейчас об этом было так больно, что Харри начал хватать воздух ртом.
Он тогда взял сумку с одеждой, туалетные принадлежности и виниловые пластинки, оставив компакт-диски. С ночи, которую он провел с Катриной, Харри не брал в рот ни капли спиртного, но в тот день, когда Ракель выгнала его, он направился прямиком в винный магазин. Его остановил один из продавцов, когда Харри принялся откручивать пробку на бутылке прямо возле прилавка.
Александра сейчас занимается тем свитером.
Харри начал собирать в голове мозаику из кусочков.
Если это кровь Ракели, то все понятно. Значит, в ночь убийства Петер Рингдал уехал из бара «Ревность» около 22:30 и нанес Ракели визит без предупреждения – возможно, под предлогом того, что хочет уговорить ее возглавить правление. Она впустила его в дом, дала ему стакан воды. И во второй раз отказалась от его предложения. А возможно, согласилась. Может быть, именно поэтому он задержался у нее, им было о чем поговорить. Разговор мог перетечь в более личное русло. Рингдал, конечно же, рассказал о вызывающем поведении Харри в баре за пару часов до их встречи, а Ракель поведала о проблемах бывшего мужа и – сейчас Харри подумал об этом впервые – о том, что он установил фотоловушку. Он был уверен, что Ракель ее обнаружила. И даже объяснила Рингдалу, где именно находится эта фотоловушка. Они поделились друг с другом своими печалями, а может быть, и радостями, и в какой-то момент Рингдал подумал, что настало время подобраться к ней ближе в физическом смысле. Но на этот раз его твердо отвергли. И в ярости, последовавшей за унижением, Рингдал схватил нож из стойки на кухонном столе и ударил Ракель. Он ударил ее несколько раз: то ли вошел в раж и не мог остановиться, то ли сообразил, что уже слишком поздно, произошло непоправимое, и теперь ему необходимо довести работу до конца, то есть добить ее и замести следы. Ему удалось сохранить ясность мышления. Рингдал сделал все, что было нужно. И когда он покидал место преступления, то прихватил с собой трофей, своего рода диплом, каким служила фотография другой убитой им женщины. Красный шарф, который висел под шляпной полкой рядом с пальто. Затем он сел в машину, но в последний момент вспомнил про фотоловушку, о которой ему рассказала Ракель, вышел и снял ее. От карты памяти Рингдал избавился на бензоколонке. А окровавленный свитер бросил на пол к грязному белью, возможно не заметив крови, иначе он сразу выстирал бы его. Вот что произошло в ту ночь.
