Так что германские и российские войска встречались как союзники, одержавшие победу над общим врагом. Были водка и шнапс, папиросы и сигареты, играли баяны и аккордеоны. Солдаты похлопывали по спинам собеседников, не зная языка, но прекрасно понимая друг друга.
Вслед за капитуляцией польского правительства последовал договор о дружбе и сотрудничестве между Германией и Россией. В принципе вполне ожидаемый шаг, учитывая то простое обстоятельство, что ведущие мировые державы вновь распались на два лагеря. Это событие в прессе быстренько окрестили союзом двух изгоев.
Игнат со своей командой участвовал в вышеописанных событиях с начала и до конца горячей фазы. И если капитуляция Польши была подписана уже к семнадцатому сентября, работы для контрразведки было более чем достаточно. Да что там, она только началась.
Пусть солдаты и братались на линии соприкосновения, бойцы подразделений Абвера продолжали свою подрывную и диверсионную деятельность. Отчасти ввиду несовершенной связи и отсутствия свежих новостей. Отчасти оттого, что немцы вовсе не желали, чтобы русским достались территории, практически не опаленные войной.
Да и с самими поляками все прошло далеко не столь уж бескровно. Некоторые командиры частей, несмотря на полученные приказы, вступали в огневой контакт с русскими. Порой эти столкновения перерастали в настоящие сражения. Часть Войска Польского отошла к югославской границе и интернировалась на ее территории. Другая ушла в леса, переходя к партизанским действиям. По всей стране создавались подпольные ячейки сопротивления. Поляки вовсе не собирались смиряться с участью побежденных и намеревались драться за свою Родину не щадя живота своего.
Словом, у контрразведки в Польше сейчас была самая страда. И работать приходилось в невероятно сложных условиях, строго придерживаясь буквы закона. А еще объявленная амнистия и приказ на ограничения в использовании оружия. До маразма типа только ответного огня, с непременным предупредительным выстрелом в воздух и предложением сложить оружие, конечно, не доводили. Но и ситуации, когда по окончании операции на руках оставались одни трупы, волкодавам и оперативникам были крайне нежелательны.
И вот в такую горячую пору Игната вдруг вызвали в Петроград. Сказать, что он недоумевал по этому поводу, – это не сказать ничего. В Польше оперативников и осназовцев сейчас реально не хватало. Признаться, подобного противодействия попросту не ожидали. Ну и, как уже говорилось, ситуация сильно осложнялась невозможностью применения радикальных методов работы.
– Присаживайся. Как насчет чайку, Игнат Пантелеевич? – поинтересовался полковник Сухарев.
– Не откажусь, – все еще не понимая, что он тут делает, ответил майор.
– А может, по маленькой? А то стоит у меня здесь початая бутылочка армянского – ни туда ни сюда.
– Кхм, – кашлянув, покосился Егоров в сторону двери.
– Ну так замкни. Держи ключ.
Поднялся, провернул ключ один раз. Вполне достаточно, чтобы никто не помешал. А вообще по такой должности господину полковнику пора бы переселиться в другой кабинет, с приемной, и обзавестись адъютантом.
– В торце коридора уже заканчивают переоборудование и ремонт кабинета. Ну и секретаря себе присматриваю. Женщины – они в работе с бумагами куда аккуратней и внимательней. И перед чинами не больно-то робеют. И чаек с нехитрой закуской организуют. Ну а пока вот так, на ключик, – словно подслушав мысли Игната, пояснил полковник.
Потом кивнул подчиненному – мол, наливай. Сам же, пока суд да дело, вооружился ножичком и отрезал два кружочка лимона. Посыпал сверху молотым кофе. Добавил немного сахару. И взял в руки полную рюмку с коньяком.
– Ну что, Игнат Пантелеевич, давай за то, что ты жив, здоров и обходит тебя костлявая десятой дорогой.
– Спасибо. И вам не хворать.
Выпили. Закусили. В желудке мягкой теплой волной разлился горячительный напиток. На небе остался приятный пряный вкус. В голову ударил бодрящий разряд лимона и кофе. Хорошо-о. Вот еще бы знать, к чему его вызвали в столицу, – и вообще была бы красота.
– Гадаешь о причине вызова? – глянув на майора, спросил полковник.
– А чего гадать? Сами скажете. Только… – осекся Егоров.
– Что «только»?
– Да не припомню я, чтобы вы меня коньячком потчевали. А тут… Говорите уж, не томите. Неужели все так плохо?
– Я бы не сказал. Но и хорошего мало. О графе Ламздорфе слышал?
– Разумеется. Председатель думского комитета по расследованию преступлений военного переворота февраля и октября семнадцатого года, а также Гражданской войны.
– Правильно. И как следствие имеет прямое касательство к твоей командировке в Париж.
– И что ему не понравилось? Отправляли меня за одним, я же доставил в Россию восьмерых. По мне, хорошая арифметика.
– Но одного, того самого, за кем тебя и отправляли, ты все же упустил.
– Такое бывает в оперативной работе. Если ему что-то не нравится, пускай сам отправляется ловить скрывающихся от правосудия.
– Это Ламздорф настоял на том, чтобы в Париж отправили именно тебя. Ему было известно о том, что ты служил вместе с Кочановым и что здорово там утер ему нос. Как и о том, что в Испании вы были как кошка с собакой. Вот он и решил, что от тебя-то уж Кочанов не уйдет.
– Личный интерес?
– Родители графа в восемнадцатом были членами петроградского подполья. Арестованы, осуждены и расстреляны. Как ты догадываешься, Кочанов имел к их аресту и следствию непосредственное касательство.
– Месть, стало быть, – хмыкнув, заметил Егоров.
– Месть, – не стал его разубеждать полковник. – Но в рамках существующего законодательства, и даже использование служебного положения тут не прикрутишь. С самой гражданской в Испании, как только проявился Кочанов, Ламздорф держал его под неусыпным наблюдением, для чего нанял частного сыщика. И вот когда объект убыл в Париж, решил действовать.
– Ясно. Ну и чем теперь мне это грозит?
– До недавнего времени ничем не грозило. Граф, конечно, расстроился, но и не думал в чем-либо тебя винить. Однако на днях у него появились данные относительно того, что Кочанов инсценировал смерть твоей супруги. Иными словами – то, что ты у него в неоплатном долгу. Вслед за объектом ты отправился один. Свидетелей, способных подтвердить правоту твоих слов, нет. И Кочанов единственный, кто ушел. Вот такие расклады.
– Я так понимаю, что в отношении меня инициировано расследование? – выпив, поинтересовался Егоров.
– Да.
– И что дальше?
– Дальше? Я не сомневаюсь в том, что ты дал уйти Кочанову намеренно. Но не осуждаю тебя. Более того – уверен, что, случись тебе вновь отправиться за ним, он больше от тебя не уйдет, потому что по долгам ты рассчитался. Только это не имеет никакого значения. Граф рвет и мечет. Закон на его стороне. Доказательств у него нет даже для того, чтобы отстранить тебя от службы и уж тем более посадить на время расследования под арест.
