— Не желаю, — вскричал возмущенный царь. — Не желаю, чтоб Дария была рабою Мардука, уж коли не бывать ей наложницей царя! Когда мы скрепляли договор, ты, святейший, заверял меня, что Мардук не станет попирать меня, он будет владычествовать на небе, а я на земле…
— Разве Мардук не сдержал своего слова, государь? Разве не распоряжается он только тем, что ему принадлежит? Дария покинула твое царство, и Мардук принял ее. Не ты ли приказал стражникам возложить леву на алтарь? Разве Мардук требует обратно то, что однажды он отдал тебе? Так отчего же ты требуешь жертвы, которую принес ему по доброй воле?
Нахмурив лоб, Валтасар откинулся на подлокотник. Какое-то время он молчал, с трудом переводя дыхание, а потом произнес, скорбно усмехаясь:
— Ты мудр, Исме-Адад, но ведь тебе известно, что мудрецов я не жалую.
Обстановка до того накалилась, что все опасались вспышки, и кое-кто из вельмож попытался отвлечь царя от зловещего разговора.
Они принялись усиленно потчевать его вином и лакомствами, расхваливали искусство флейтистов и проворство воинов, сражавшихся на мечах, превозносили царя за богатое убранство пиршественной залы; наконец, призвали музыкантов с лютнями и арфами, и самый искусный певец запел гимн.
Но все было тщетно.
Валтасар не сводил с лица Исме-Адада колючего, пронзительного взгляда. В душе его бушевала буря отчаяния.
Неожиданно царь распрямился. Багровыми пятнами покрылось его лицо, и он негодующе бросил жрецу:
— Мне нужна дочь Сириуша, я требую, чтобы Мардук вернул мне ее, не то я рассчитаюсь и с тобой, и с Мардуком!
Он схватился за меч и вытащил его из ножен до половины.
— Опомнись, царь! — вскричал Набусардар.
— И с тобой, помышляющим затмить царя, я тоже расправлюсь! — пригрозил Валтасар верховному военачальнику.
Набусардару казалось, что еще немного — и терпение его иссякнет, волна гнева унесет остатки самообладания, захлестнет его, как морские валы захлестывают береговую дамбу. Но он сделал над собой усилие и подавил вспышку.
Обезумевший царь извлек меч и уперся его острием в край стола.
Слова Валтасара отрезвили пирующих. Все ждали — грозы не миновать, кого-то боги отправят в царство мертвых.
Валтасар опоясан мечом. Власть свою он волен умножить силой булата, тогда как ни один из гостей не смел иметь при себе даже кинжала. Таково было повеление властелина мира, владыки Вавилона, сокрушившего Кира, повеление, внушенное неодолимым страхом: денно и нощно царь был начеку, страшась, как бы приближенные не учинили над ним расправу.
Только он может обнажить меч и определить, на кого глядит из царства теней черный глаз Нергала.
Незаметно выбравшись из-за стола, Сибар-Син поспешил на женскую половину, где царица угощала жен князей и сановников.
С просьбой унять царя он обратился к Телкизе. Та охотно согласилась принять участие в опасной игре.
Выпорхнув из-за Колонн, она остановила взгляд на презрительном, искаженном от гнева лице Валтасара. С деланным радушием приближалась она к возвышению, где стояло кресло царя.
Увидев её, Валтасар оторопел еще больше и, только когда она была уже почти рядом, крикнул:
— Что ты опять надумала? Чего тебе еще нужно? Но Телкизу это не обескуражило.
— Чего мне еще нужно? Видеть победителя.
— Видеть победителя… — повторил он хмуро. Но лицо его просветлело, и, вяло улыбаясь, он повторил:
— Видеть победителя…
У всех отлегло от сердца.
Валтасар вложил меч в ножны и залюбовался фигурой Телкизы — ему казалось, что такой красивой он ее еще никогда не видел.
Смоль волос Телкизы оттенял бирюзовый цвет ее одеяния. В локоны был вплетен золотой венок с цветами из бирюзы, изумрудов и аметистов. Массивные золотые пряжки скрепляли на плечах ее одежду. Руки от запястий до округлых плеч были унизаны браслетами самой причудливой формы. На пальцах, переливаясь, сверкали перстни. Сквозь просвечивающий подол длинной одежды поблескивали высокие каблучки, густо усыпанные драгоценными камнями. Широкий пояс стягивал ее прелестную фигуру.
Когда она появилась в Муджалибе, весь двор зашептал о ее красоте. Приглашенные на пир жены сгорали от зависти и ревности. Сама царица не могла похвастать таким великолепием нарядов.
Валтасар тоже поддался ее очарованию. Чем дольше он смотрел на Телкизу, тем больше разжигала она его воображение.
Не отрывая от женщины глаз, царь молвил:
— Ты прекраснее других, а посему тебе и дозволено более, чем другим. Я прощаю тебе то, что ты осмелилась переступить порог ападаны. Прощаю и велю приготовить для тебя кресло рядом с царем.
Пока готовили для нее место, Валтасар все более возбуждался.
— Как ты прекрасна! Ты прекраснее всех жен, которых я знал. Прекраснее той скифки. Если бы над твоим лоном не тяготело проклятье, я сделал бы тебя царицей Вавилонии. Мой род нуждается в наследнике. А ты, Телкиза, бесплодна, как пустыня и пепел. Как ни горяча пустыня, как ни жжется углями пепел, а нет в них дыхания жизни… Вот почему я прошу Мардука вернуть мне скифку.
Оглушенная его словами, Телкиза опустилась в кресло.
Валтасар же обратился к Исме-Ададу:
— Поэтому я желаю, чтобы Мардук вернул мне скифку! Или тебе невдомек, святейший, какая это утрата для царя-победителя? Спасти Вавилон — и потерять женщину, над которой не тяготело проклятье.
Телкиза искоса взглянула на Набусардара. Привлечь внимание. мужа, обворожить своей красотой, чтобы ее одну счел он достойной своей любви! С этой целью облачилась она в свой роскошный наряд. Халдейский трон уже не прельщал ее. Война притупила ее чувства, а плотские удовольствия изнурили Телкизу, и она искала успокоения в ровной, заботливой любви Набусардара. Здесь, в ападане, могла бы вновь возродиться их давняя близость, и Телкиза взглядом напоминала мужу о былых радостях любви.
Но Набусардар не смотрел в ее сторону, умышленно затеяв разговор с сановником по внутренним делам.
Телкизе почудилось, будто у нее останавливается сердце.
Уязвленная до глубины души, униженная, она горько посмеялась над собой. Сама израненная, она призвана врачевать раны царя… Чувствуя себя обманутом и сознавая свое сумасбродство, Телкиза неожиданно рассмеялась.
Валтасар повернулся к ней.
Телкиза вновь безудержно расхохоталась прямо ему в лицо.
Это задело Валтасара.
— Чему ты смеешься, Телкиза? — вскричал он.
— Как же мне не смеяться, когда я вижу, как плутуют с нами боги? Я, первая женщина Вавилона, приношу им богатые жертвы, а любовь вымаливаю, как последняя рабыня. Ты, царь Вавилона, возлагаешь на их алтари несметные богатства, однако любовь тоже вымаливаешь, как последний раб. Видно, не все правда, что говорят нам служители храмов о наших небесных владыках. Спроси об этом святейшего Исме-Адада. Ведь ты же царь!
