Гамадан вздрогнул и, вместо бороды мазнув кисточкой кончик носа, оставил там небольшое пятнышко.
Он пробормотал торопливо, боясь промешкать с ответом:
— Я Гамадан, господин.
— Не хочешь ли ты сказать этим, что ты не дурак?
— Да, господин.
— Ты себе на уме и отвечаешь, словно продувной финикиец. Ты халдей?
— В крови нашего рода нет и примеси крови иноплеменников.
— Так ты халдей?
— Да, господин.
— Ты за царя или против него?
Нежданный вопрос привел Гамадана в замешательство, и он растерянно уставился на гостя.
Собравшись с мыслями, он уже готов был ответить, что за царя, но его опередил новый резкий вопрос воина:
— За персидского или халдейского?
— Ты подобен урагану, господин. — наконец обрел дар речи старик, — ты вырываешь из меня слова вместе с языком. Ты стремителен, словно орел, и, конечно, отважен, как лев. Если бы я был его величество царь Валтасар, я бы сделал тебя своим верховным военачальником.
— А если б ты был его величество персидский царь Кир? — наседал на него воин.
— Заклинаю тебя семью демонами, господин, — вскипел Гамадан, — наш род сердцем предан родине, а сам я сражался в армии Навуходоносора. Брат мой, да славится его доблесть в стране богов, погиб во время мятежа аммонитян. Мой племянник верой и правдой служил у Набусардара, прекрасного полководца вавилонской армии.
— Попадись в мои руки бич, — нахмурился военачальник, — ты получил бы не меньше десяти ударов. Разве о воине подобает говорить «прекрасный», словно о капризной девице? Скажи лучше — сурового, жестокого или храброго и доблестного полководца. А то — «прекрасный»!.. — недовольно заключил он.
— Ох, господин, — смиренно ответил Гамадан, взывая к его рассудку. — С меня довольно тех ударов, которые я терплю по милости судьбы.
Набусардар окинул взглядом жалкое одеяние старика и через прореху в рубахе заметил волдыри солнечных ожогов. Гамадан прижимал к себе фигурку Энлиля, ища его заступничества.
— Что это ты держишь?
— Бога, который создал меня, — ответил старик.
— Бога, который создал тебя? — расхохотался Набусардар. — Бога, которого создал ты, дурень. До каких пор халдейский люд будет тратить время на идолов и поклоняться дереву и камню?
— Да покарают тебя боги! Ты оскорбляешь создателя мира, который избрал своим приютом глиняную хижину бедного Гамадана. Или тебе хочется, чтобы на царство обрушилось несчастье? Хочется, чтобы Энлиль обнажил смертоносный меч и убил тебя тут же на месте?
— Да, я хочу сразиться с ним! — вскричал воин и энергично сжал рукоять меча. — Я хочу померяться с ним силой, — насмешливо улыбнулся он и шагнул к фигурке бога.
Он взмахнул мечом.
— Остановись, господин, если не хочешь, чтобы Энлиль в ту же минуту поразил твое тело проказой! Но голова идола уже отлетела далеко в траву. Гамадан запричитал:
— Несчастье постигнет Вавилон, господин. Всесильный Энлиль отвернется от этого города за то, что ты надругался над ним.
— Перестань хныкать, от этого у меня вскипает кровь, и я не ручаюсь за силу, которой наливается рука. Я прихожу в ярость, когда вижу, до чего дошли мужчины Вавилонии. За последние двадцать лет после смерти Навуходоносора вы изнежились, как вавилонские кошки. Вы не мужчины, а тряпки. Если враги нападут на царство, лишь немногие из вас смогут сражаться, остальные разбегутся, как твои куры при виде моей колесницы.
— Ну нет, — загорячился Гамадан, — халдеи не раз доказывали, что никто в мире не сравнится с ними в доблести и в любви к родине. Пусть Вавилон прикажет — и ты убедишься в этом.
— А разве Вавилон не приказал уже переловить персидских шпионов и истребить их, как собак, без суда и приговора?
— Приказал, господин.
— А вы? Укрываете их в своих лачугах и слушаете их кощунственные речи против царя.
— Верно, они здесь шныряют, как собаки, но мой дом обходят стороной, так как им известно, что я предан его величеству дарю Валтасару телом и душой. Разве я веду себя не так, как подобает халдею?
— Этого мало, Гамадан, — возразил полководец. — Ты обязан заманить их в ловушку, а потом выдать властям. Этого ждет от тебя родина.
— Мне не расположить их к себе. Они знают здесь всех. Они не осмелятся зайти в мой дом, сочтут отравленным мой хлеб. Как еще я могу их заманить?
— Нет ли в твоем доме женщины? Это лучшая приманка для пришлых солдат.
Гамадан задрожал. Нанаи — его единственная радость, неужели швырнуть ее персидским собакам?! Он представил ее себе среди деревьев в Оливковой роще, а с нею рядом ее белых овечек. Порхают птицы и бабочки, и она провожает их взглядом, с улыбкой, подобной медоносным цветам. Нет, не может он пожертвовать ею.
Он припал к стопам воина.
— Лучше убей меня, как паршивую тварь, но не требуй непосильных жертв! Это убьет мое старое сердце.
— Ты говоришь о жене или о дочери?
— Жены у меня уже нет. По зову великого Сина она перешла по водам Евфрата в рай.
— Значит, о дочери?
— Сжалься, — умолял он, припав губами к ногам полководца, — будь милостив, коль ты не бог и не царь. Будь милостив! Я знаю, тебе надлежит воздать почести, и я воздаю их тебе. Хотя ты переоделся, я угадал в тебе военачальника из тайной службы. Но будь же милосерден!
— Речь идет об отечестве, Гамадан, и многие убеждены, что оно в опасности. Если разразится война, она унесет тысячи лучших сынов Вавилонии. Выдержит ли это твое старое сердце? Заменит ли даже тысяча женщин одного хорошего воина? Я же требую от тебя всего одну-единственную.
— Это выше моих сил, господин. — И Гамадан покорно склонил голову, стоя голыми коленями на раскаленном песке.
— Встань, Гамадан, — решительно приказал Набусардар. — Если ты служил в армии Навуходоносора, то знаешь, что такое мужчина, и тебе надлежит знать также, как поступить, когда царь требует от тебя действий. Если через две недели ты известишь меня в Вавилоне, что тебе удалось поймать соглядатаев варварской страны, его величество царь Валтасар пожалует тебя слитком золота величиной с твоего Энлиля, которого я обезглавил.
Не подымаясь с колен, старик смотрел полководцу в лицо. Острие Набусардарова клинка ослепительно сверкало на солнце. Гамадан помнил, что закон требует казнить каждого, кто ослушается царского приказа… Он стиснул зубы, чтобы не проронить ни слова, которое могло стать последним в жизни.
Набусардар застегнул нагрудник, укрепил меч на ремне, перекинутом через плечо, и добавил:
— Итак, ты передашь с кем-нибудь или сообщишь сам. Лично мне. Вытащив из потайного кармашка на поясе золотую цепь, он бросил ее к ногам Гамадана.
