— Значит, это ты сеешь смуту среди людей? — спросил полководец, пристально глядя на него и не обращая внимания на внучку старика.
Юноша ответил, как подобало проповеднику:
— Я лишь толкователь воли Ягве.
— Мы уже слышали в Вавилоне, что ты свои подстрекательства выдаешь за волю вашего бога, который наущает вас не повиноваться властелину Халдейской державы.
Он хотел еще что-то сказать израильскому проповеднику, но солдат уже занес меч, чтобы отсечь старцу голову. Набусардар понял это по мертвой тишине, воцарившейся вокруг. Он замолчал и оглянулся на толпу.
Тут он увидел внучку старика. Взгляд ее, прикованный к месту казни, застыл от ужаса.
Набусардар в смущении всматривался в ее лицо, потом поднял руку, приостанавливая казнь. Медленно, подобно уходящему за линию горизонта солнцу, опускалась его рука. Как завороженный смотрел он на Дебору и не мог отвести глаз, потеплевших от сострадания. Морщины прорезали его крутой лоб.
Нечто неизъяснимое и неожиданное происходило в его душе. Другое лицо встало в его воображении при виде этой юной девушки. Его суровое сердце воина будто потеплело. Он не был готов к этому. Да и может ли человек предусмотреть все случайности, с которыми его сталкивает жизнь? Он понимал, что нельзя поддаваться чувствам, что порученное ему дело обязывает его взять себя в руки. Но он не мог отвести глаз от девушки.
У ней были красноватые волосы. Крутые локоны обвивали ей шею, напоминая нанизанные на нитку темно-пурпурные початки тростника. Ее сине-зеленые глаза в дымке юной мечтательности были совсем как глаза юной Нанаи из Деревни Золотых Колосьев. Красотой она уступала дочери Гамадана, но цвет ее волос и глаза вызвали в его памяти другой, милый сердцу облик.
Оттого неожиданно переменилось его настроение. Потому и смягчился он, когда она взглянула на него глубокими, как море, глазами.
Конечно, она и не подозревала, что творится в душе Набусардара. Она только знала, что рядом стоят солдаты с занесенными мечами. Она хотела спасти самого близкого для нее человека. Когда взгляд Набусардара остановился на ней, она подбежала к нему и упала на колени.
— Господин! — воскликнула она. — Каждый умеет карать, но лишь немногие — миловать. Если ты так могуществен, зачем ты делаешь то, что может каждый?
Набусардар спрыгнул с коня, предусмотрительно вытащив из ножен меч. Вслед за ним спешились его телохранитель и четыре военачальника, один из которых взял из рук Набусардара поводья.
— О, господин, господин, — умоляла девушка, припадая к его ногам.
— Чего ты хочешь? — спросил он.
— Не убивай его, Непобедимый, и жизнь вознаградит тебя, исполнив твое самое большое желание. Если ты жаждешь власти — даст власть, если грезишь о любви — пошлет любовь.
Рукоятью меча он приподнял за подбородок ее лицо, и оно осветилось лучами заходящего солнца. Нет, оно было далеко не так прекрасно, как лицо Нанаи. Все усыпано мелкими веснушками, а в глазах не было и следа трогательной неги, одни только отчаяние и покорность.
— Я не верю, господин, что ты не умеешь прощать, так прости же его и верни ему жизнь, — взмолилась она снова.
Казалось, он слышит Нанаи, ее голос, ее упреки. Вовсе не ради самой Деборы, а потому, что она мучительно напоминала ему дочь Гамадана, он поднял руку и снова дал знак, что отменяет казнь.
Однако теперь его жест был воспринят, как приказ отрубить старику голову. В воздухе блеснул меч, и голова старца покатилась в траву.
Исступленный вопль потряс толпу. Девушка с медными волосами упала на землю и отчаянно вцепилась в нее ногтями. Песчинки веснушек смешались с бусинками слез, которые брызнули, у нее из глаз.
У Набусардара было благое намерение помиловать старца, но солдаты не поняли его. И вот окровавленная голова уже лежит в чахлой траве, а из шеи ключом бьет кровь.
Полководец стоял в раздумье.
— Господин, — сказал пророк, который неподалеку ожидал своей участи, — господин, этот старик был невиновен.
— Кто дал тебе право судить мои поступки? — вспыхнул задетый за живое Набусардар.
— Все, что ни делается, делается по воле Ягве, — уклончиво ответил проповедник.
— Следовательно, мои солдаты отрубили старику голову по воле Ягве.
Точно так же по воле Ягве, а не по велению его величества царя Валтасара дождешься своей очереди и ты.
Оставалось покончить с проповедником, и поэтому Набусардар приказал девушке встать и вернуться к своим.
— Тебе предъявлено обвинение в подстрекательстве к бунту, а твоим соплеменникам — в сговоре с врагами державы. Вавилонские евреи однажды ночью перебили всех часовых у Ниневийских ворот. В другую ночь они вывесили на городских воротах таблицы с дерзостными выпадами против державы и царя. На преступления подстрекали евреев в Вавилоне — Даниил, а на Хебаре — ты. Даниила царь Валтасар уже бросил в темницу, с тобой рассчитаюсь я. Не надо особой отваги, чтобы действовать исподтишка, но любопытно посмотреть, достанет ли у тебя смелости повторить свои проповеди теперь, передо мной и моими солдатами. Тебе предъявлено обвинение в подстрекательстве к мятежу. Ты подбил своих соплеменников против царевых надсмотрщиков, по твоей вине двое царских слуг утонули в водах канала. Царь повелел подвергнуть тебя казни бичеванием. Но чтоб кому-нибудь не показалось, что мы поступаем несправедливо, верховный военачальник армии его величества готов выслушать твои объяснения.
Халдеи перешли канал и обступили солдат. Каждый стремился встать поближе к Набусардару, чтобы не пропустить ни одного слова. Проповедник переспросил:
— Какую из моих проповедей я должен повторить для тебя, господин? Я уже продолжительное время беседую с людьми и произнес их немало. Что же касается надсмотрщиков, то они прыгнули в воду сами, спасаясь от разъяренной толпы. Мои соплеменники обрушились на них, преисполненные гнева за то, что им не разрешили подать воды и отнести в тень под деревья тех несчастных, которые во время работы упали, изнуренные зноем. Люди вынуждены были смотреть, как у них на глазах умирает двадцать измученных товарищей. Согласись, господин, что в подобных обстоятельствах любой возмутился бы без всякого подстрекательства. Как видишь, моей вины тут нет, господин.
— Это правда! — раздался крик из толпы. Набусардар взвешивал каждое его слово, убеждая себя действовать обдуманно и по справедливости. Когда объяснения проповедника подтвердили старейшины и поручились за правдивость его слов собственной жизнью и жизнью своих детей, Набусардар был готов снять обвинение.
— Но я не снимаю обвинения в подстрекательстве к бунту против Вавилона, — поспешно добавил он. — Царь дарует тебе свободу, если ты выдашь тех единоверцев, которые состоят в заговоре против престола и державы.
— Я ничего не знаю о заговоре против престола и державы.
