— А что, в Москве все такие красивые? И одеваются так же?
Красивые — это вопрос. Если тебя причесать, приодеть, сделать макияж, еще кое-какие мелочи — то выглядеть будешь вполне, и по московским меркам. Уж если Ли Юншен привез из Китая сестричек, которые в буквальном средневековье жили — а у нас теперь даже на подиум выходят. Хотя Ганна (так моя собеседница назвалась) полновата немного для наших мерок — но обязательные занятия физкультурой быстро сделают ее фигуру может и не такой, как у меня или Анны (с телосложением ничего не поделать), но статной, в пропорции. И платья у нас в коллекции есть и на такой тип — пусть не мое любимое "тонкая талия, широкая юбка", а "трапеция" от плеча или прямого покроя с широким от колена. Что ж ты за собой настолько не следишь? Конечно, на студенческую стипендию не пошикуешь — но настолько же, чтобы ходить в таком, совсем не модном, истрепанном и чиненном много раз?
— У нас жизнь совсем другая. Еще батя мой маме говорил — чем тебе новый платок, лучше что-то в хозяйство полезное прикупим. И Игоречек мой тоже говорил — Ганнуся, чем в кино сходить, давай я лучше на учебу себе отложу, все на юридический хотел поступить, а денег не хватало, даже с льготой. Ну и правильно — мужчина-добытчик, и крепкое хозяйство, это главное. А мне красоваться зачем — для мужа я и так хороша, а посторонних привлекать видом, это грех.
Глупая ты. А я убеждена, что "лучшее украшение для любого синьора, это красивая и нарядная синьорина рядом", вот как это по-русски сказать? И мой муж, мой рыцарь, с этим полностью согласен! А вздумай я с ним выйти, так бедно одетой, он бы еще и подумал, что я на него обижена, или разлюбила.
— А кто у вас муж? Ой! Так вы та самая Смоленцева, что итальянскими пиратами воевала? И ваш муж, тот самый Герой, и вы с ним вместе…
Здесь он — улыбаюсь я. Тайну не разглашая — поскольку личность Юрия Смоленцева в СССР уже широко известна, а бороду отращивать, чтобы внешность изменить, долго, то не мудрствуя решили, вписать его в штат "киногруппы" под своей фамилией, главным военным консультантом. Армия (вернее, флот), это ведь не госбезопасность — лишь наша принадлежность к "инквизиции", это истинный секрет.
— Только я тогда своего Игоречка в Москву отпускать боюсь. Если там много таких как вы. И он там про меня забудет. Он у меня тоже человек служивый. Только вот…
Она поколебалась чуть, а затем выпалила:
— Только арестовали его, не знаю за что. Но могу ручаться, он никогда ничего против Советской Власти не имел, и тем более, с уголовными не якшался. Товарищ Смоленцева, я слышала, вас сам Федоров принимает. Может, узнаете, за что моего Игорька — это наверное, какая-то ошибка.
Ее Игорек, это не Горьковский ли, который Якубсона убил? Только не спугнуть — эх, Анну бы на мое место, но ее даже рядом нет на площадке, дела у нее какие-то в местном ЦК. Ну что ж, Ганна, я тебе помогу, как женщина женщине. Но только мне надо знать, за что его арестовали? (что тебе прямо никто ничего не говорил, верю, а что ты ничего не замечал и ни о чем не догадывалась — нет. Влюбленные женщины, они очень наблюдательны и чутки).
— Да не знаю я! Одно лишь помню — он как раз накануне с Сергеем Степановичем встречался, и был после какой-то не в себе. Но когда я после у Сергея Степановича спросила, он на меня даже накричал, и прогнал.
Интересно. А кто такой Сергей Степанович?
— А он в университете кафедрой заведует. А еще, нашим ребятам рассказывает, каким должен быть коммунизм. Я пару раз всего на тех собраниях была, не поняла ничего, необразованная я. Но точно помню, они там труды Ленина разбирали.
— А мне можно его послушать?
— Ой, не знаю. Сергей Степанович не каждого допускает — лишь по рекомендации кого-то из тех, кто уже… Говорит, что учение Ленина-Сталина слишком сложно для неподготовленного человека. За меня Игоречек ручался — ну а я, вот не знаю, послушает ли он меня? Так вы про Игоречка узнаете?
Что ж, сделаю что смогу. Только и от меня тебе совет. Ты про наш разговор лучше никому не говори. А Сергею Степановичу особенно. Так лучше будет.
— Ой, а отчего?
Ну ты сама подумай. Если Сергей Степанович отчего-то не хотел, чтобы ты про Игоря своего узнавала. Значит, он на тебя и обидеться может. А это надо тебе?
Париж. 19 августа 1953.
В дешевом кафе на окраине за столиком сидели двое.
— Товарищ Мануэль, мне ужасно неудобно, но я прошу вашей помощи — говорил низкорослый молодой азиат — поскольку я без денег я вылететь не могу, и мои товарищи тоже. У меня отняли все и избили так, что я еле до квартиры дополз. Били ногами, дубинками и кастетами, целый десяток здоровенных громил!
И азиат потрогал здоровенный синяк на физиономии, под левым глазом.
— С вашей стороны, было опрометчиво идти одному вечером, в таком районе, имея в кармане крупную сумму в долларах — ответил его собеседник, с едва заметным американским акцентом — и странно тогда, что вы вообще ходите, после того как вас били вдесятером и тяжелыми предметами. В полицию заявили?
— А что бы ответили в полиции? — воскликнул азиат — "вас что, уже убили, тогда предъявите ваш труп, чтобы мы возбудили дело". Наверное, сейчас по полицейской статистике в Париже и во всей Франции резко сократилось число уличных грабежей — все банды поняли, зачем трогать мирных обывателей, если есть выходцы из Индокитая, чьи заявления в полицию даже рассматриваться не будут. Когда уже депутаты призывают с трибун — а ну, поджарим вьетнамца. Мы не вьетнамцы — но для толпы разницы нет, бей всех черных и узкоглазых. Даже у нас в Сорбонне теперь случается, нас оскорбляют и унижают — но хотя бы, пока не бьют. Даже те, кто знают, что мы не вьетнамцы! И не имеем отношения к тому, что случилось в Сайгоне.
— Сколько? — оборвал его американец, которому разговор начал надоедать — а вообще, это должны быть ваши проблемы. Мне что, еще и охрану для вас нанять, пока вы из Франции не улетите?
— Ну, хотя бы на такси добавить — ответил азиат — а то уже темнеет.
— Черт с вами. Держите. Но если и это потеряете, будут точно, лишь ваши проблемы. А мы найдем другого, более осторожного. Зачем нам тот, кто даже свою безопасность не может обеспечить?
— Наш народ вас не забудет, товарищ Мануэль — сказал азиат — уже скоро… Мы не вьетнамцы — это лишь французы ради административного удобства объединили три государства в свою колонию Индокитай. А прежде мы и они никогда не подчинялись одной короне. И если вьетнамцы тяготели к Китаю и многое от него переняли, то мы во всем ближе к Индии. Мы построили храмы Ангкора — когда во Вьетнаме еще бегали по лесу голые дикари. Но вьетнамцы столетиями пытались нас поработить, и присоединить к себе. И когда Франция обратила на нас свой взор, наш народ добровольно ей покорился, без эксцессов — а вьетнамцы встретили европейскую культуру пулями и клинками, оказав жестокое сопротивление европейской цивилизации.
— Будущее покажет — ответил американец — мы даем вам шанс, так не упустите. Если хотите, чтобы после вас чтили, как победителя, или вспоминали, как последнего неудачника. Хотя неудачников даже не вспоминают. Но торопитесь — пока у вас на родине не началось. Король Сианук уверяет, что за него готовы подняться сотни тысяч — и все ждут, что ответит Париж. Заманивать в свои ряды тех, кто вступает в борьбу — намного проще и дешевле, чем переманивать тех, кто уже принес присягу другому претенденту. У вас есть идея и сподвижники — и если там вам удастся хорошо разжечь, у вас будут и деньги, и средства для пропаганды, и оружие, в любом количестве. Но если хотите, чтобы мы от вас не отвернулись, постарайтесь не проиграть — неудачникам никто не дает кредита.
