Путаница появляется, когда мы делаем обобщения, являющиеся негативными или основанными на спорном критерии. Никто в действительности не может оспорить обобщение о росте. Это то, что можно легко проверить доступными нам способами. Точно также мы не будем приписывать росту каких-то моральных или политических оттенков. «А вы высокий», – говорит роковая красотка детективу Филипу Марлоу в романе 1939 года «Глубокий сон». «Я не виноват», – отвечает Марлоу. Звучит очень остроумно, потому что мы знаем, что наш рост это то, на что мы не можем повлиять, и за что нам не нужно извиняться.
Эксперты должны рассматривать любую проблему, от рака до ядерной войны, непредвзято и объективно. Их отстраненность от предмета позволяет вести открытое обсуждение и рассматривать альтернативы, и тем самым исключить любые эмоциональные искушения, включая страх, который ведет к предвзятости.
В то же время негативные обобщения выводят из себя, особенно когда они основаны на спорных определениях. Так, например, утверждение, что «русские более коррумпированы, чем норвежцы» будет верным, только если мы все вместе определимся с термином «коррумпированный». По западным меркам, Россия погрязла в коррупции. Но здесь можно выступить с идеальным возражением – то, что в одной культуре считается «коррупцией», в другой культуре только приветствуется. Обобщения должны быть максимально корректными, когда они должны послужить основой для будущих исследований. Есть четкое различие между фразой «русские люди на официальных должностях больше склонны нарушать существующие правила в сфере государственного управления, чем норвежцы» и более общим утверждением, что «русские более коррумпированы, чем норвежцы».
Если мы применим эти более узкие фильтры, то наше утверждение будет гораздо менее провокационным и степень его правоты будет поддаваться измерению. Но опять же мы понятия не имеем, почему в общем оно верно. Мы знаем только, что если будем применять тот же критерий последовательно – а именно, станем регулярно следить за тем, как выполняют свои функции российские и норвежские чиновники на аналогичных должностях – мы сможем определить, что чаще всего окажется верно. Может оказаться так, что законы в России устарели, и следовать им не может даже самый честный бюрократ. (Это будет некоторой натяжкой, но здесь есть доля правды, и данный аргумент довольно часто используют сами русские.) Вот где есть задача для исследователя: определить, почему, после того как подтверждено, что.
Конечно, в повседневных беседах все это не так уж важно. Эти вещи могут быть верны в каком-то узком, определенном смысле. Но кто захочет слышать утверждения, которые, будучи взяты вне контекста, звучат как провокация? Разговоры между обычными людьми и между экспертами могут приводить к конфликтам, потому что здесь вовлечены человеческие эмоции. Особенно если речь идет о вещах, верных в целом, но не работающих в каком-то случае или при определенных обстоятельствах.
Вот почему одним из самых важных качеств эксперта является его способность оставаться бесстрастным, даже по самым спорным вопросам. Эксперты должны рассматривать любую проблему, от рака до ядерной войны, непредвзято и объективно. Их отстраненность от предмета позволяет вести открытое обсуждение и рассматривать альтернативы, и тем самым исключить любые эмоциональные искушения, включая страх, который ведет к предвзятости. Это трудная задача, но иначе разговор станет не только утомительным, но иногда и взрывоопасным.
Я нормальный и вы нормальный как бы
Существуют другие социальные и психологические реалии, которые затрудняют нам обмен информацией. Вне зависимости от того, насколько сильно мы страдаем от склонности подтверждать собственную точку зрения или, например, от тяжкого воздействия эффекта Даннинга – Крюгера, мы не любим говорить людям о том, что знаем, что они не правы, или что нас это беспокоит. (По крайней мере, мы стараемся не говорить этого в лицо.) Точно так же, как бы сильно нам ни нравилось ощущение собственной правоты в чем-то, иногда мы неохотно отстаиваем нашу профессиональную компетентность. И в целом нам бывает сложно отделить верную информацию от неверной, когда она служит основой наших политических и социальных взглядов и наших представлений о том, кто мы такие.
В 2014 году проводилось международное исследование, в результате которого эксперты пришли к удивительному выводу: люди делают все возможное, чтобы объективно оценивать высказывания друг друга и взвешивать все мнения, даже когда каждый из собеседников знает, что между ними существенная разница в компетентности.
Авторы исследования (в нем участвовали люди из Китая, Ирана и Дании) предположили, что встретились с врожденной склонностью человека считать собеседника равным себе, основанной на нашей потребности быть частью коллектива. Когда два человека участвовали в повторяющихся дискуссиях и принятии решений – а установление связи между участниками было ключевым моментом исследования – ученые обнаружили, что менее способные люди более активно отстаивали свои взгляды, чем это можно было ожидать, и что более компетентный участник дискуссии считался с этими мнениями, несмотря на то, что они были явно ошибочными
{21}.
Поначалу это воспринимается всего лишь, как проявление хороших манер и желания благосклонного отношения к себе. Каждая сторона хотела проявлять заинтересованность в адрес другой стороны, не желая прерывать отношения. Менее компетентный человек хотел, чтобы его уважали и учитывали его мнение, не замечая его ошибок или неинформированности. А более компетентный человек не хотел отпугивать другого тем, что он постоянно прав.
Все это могло бы быть приятным во всех отношениях общением, но это никуда не годный способ принимать решения. Как заметил Крис Муни, ученый и журналист из Washington Post, подобный вид социального взаимодействия, возможно, и смажет колеса человеческих взаимоотношений, но принесет настоящий вред там, где на карту поставлены факты. В исследовании, писал он, недооценивается то, что «нам следует больше ценить и уважать экспертов и прислушиваться к их мнению. Оно также демонстрирует, что наша эволюция в социальных группах тесно связывает нас друг с другом и заставляет соблюдать нормы поведения в коллективе, но может привести к нежелательным эффектам, когда дело касается признания и принятия неудобных истин»
{22}.
Почему люди не могут просто принять эти различия в знаниях или компетентности? Это неразумный вопрос, потому что он ведет к следующему вопросу: «Почему люди просто не могут принять то, что другие люди умнее их?» (Или наоборот: «Почему умные люди просто не объяснят, почему другие люди глупее их?») Реальность заключается в том, что желание быть принятым в социуме отрицательно сказывается и на умных, и на глупых. Мы все хотим нравиться.
