«Продается общественный туалет».
Шагая в сумерках по пустынной окраине парка, Олег про себя обругивал сестру. Забавы забавами, но никто не позволял ей лазить в заброшенное здание, где воняет, а пол усеян шприцами.
И все же круто она придумала с доской объявлений!
Свой подарок – солнцезащитные очки – он нашел в окошке кассы. Собирался уходить, но из подвала, где и был обустроен сортир, кто-то вскрикнул.
В тот год Олег всюду таскал с собой импровизированное оружие уличного боя: телескопическую палку. Сложенная, она напоминала железную сигару, но стоило дернуть рукой, и сигара раскладывалась на упругие сегменты, достигая в длину добрых тридцати сантиметров. Самую узкую часть венчал шар-набалдашник. Олег шутливо называл дубинку «король дилдо».
Со стальной палкой в кулаке и с включенным на телефоне фонариком он прокрался к подвалу. Под подошвами хрустели ветки, шуршала листва. Насильник так распалился, что не слышал его шагов.
Малышом Олег посещал парковый туалет. Запомнил странные лампочки, из-за которых все в помещении было багровым: и стены кабинок, и писсуары, и писюн. Но лампочки давно раскокали, и луч, ткнувшийся в темноту, окрасил сортир не красным, а болезненно-желтым.
Насильник успел снять штаны. Он пыхтел, левой рукой расталкивая колени жертвы. Правая стискивала тонкую шею. Девочка (ее звали Надя Немкова, и она была на год младше Влады) почти лишилась чувств.
Олег заорал, будто в лапах извращенца задыхалась родная сестра. И ударил дилдо по изумленной харе.
Дальнейшее скрадывал алый туман.
Похоже, он нанес полдюжины ударов, раскроив приваренным грузиком лицо насильника. И добивал ногами, вколачивая тело в грязь.
«Ты – герой, парень», – скажет сотрудник милиции.
Мама Нади кинется в ноги. Папа Олега поворчит одобрительно.
А Олег спросит у Влады, поблагодарив за очки:
– Ты знала, что в финале мне нужно будет спасти ту девчонку?
Абсурдный вопрос: естественно, его тринадцатилетняя сестра не могла знать, что приезжий дегенерат захочет изнасиловать ребенка, что ровно в девять двадцать Олег допетрит про смысл задания и пойдет в туалет за призом.
Чушь.
Но до апрельского чуда было еще три удивительных совпадения.
Влада сказала, хмурясь:
– Это не так работает. Я беру бумагу и только тогда понимаю, где спрятать записку. Игра сама все делает.
– Управляет? Как?
Она не ответила, а прижалась к Олегу и поцеловала в щеку.
Возможно, предположим, она послала брата в туалет. Но кто-то третий управлял ею – вот что имела в виду Влада.
– Так что же это? – спросил отец, глядя на конверт.
– Игра, – сипло сказал Олег.
5. Браслет
Записка насчитывала одиннадцать букв, аккуратно вырезанных из глянцевого журнала, наклеенных на кусочек картона. Клей испачкал конверт и прилепил письмо к стенке почтового ящика. Игра отсрочилась на десятилетие.
А то, что конверт выпал именно в день рождения Олега… совпадение, так? Так или нет?
Он спешил по плитам, черным от шелковицы, падавшей с веток. Поймал себя на том, что улыбается, и прикусил язык. Пересек Советскую, Рабочую, Садовую, через проулок вышел к трассе. Детвора дербанила несозревшую яблоню, из-за забора старуха угрожала воришкам расправой. Олег почувствовал вес яблок под заправленной в штаны футболкой, запах и кислый вкус во рту. Увидел себя, улепетывающего от покойной бабы Зины:
«Я тебе дам яблок!»
«Дай-дай», – передразнивал он, догоняя корешей, Глеба и Мотю.
Он хотел угостить крадеными фруктами Владу, но мама накричала: «Ты сдурел? Она же ребенок!»
Олег подумал о фигуре в арке. Девочка с акварельными глазами, будто парящими в отрыве от лица.
Лаконичное: «Иди домой».
Вам письмо…
Привет от мертвой (и справка есть!) сестры. Буквы в конверте складывались в два слова.
«Мэри Поппинс».
Повести Памелы Трэверс про няню Поппинс Владе читала мама. К тринадцати малявка переключилась на приключенческую литературу. Глотала запоем мальчишеские «Остров сокровищ», «Капитан Блад», романы Жюля Верна. Если книги не было в детской библиотеке, Олег приносил ее из взрослой.
Мэри Поппинс, первое задание.
Проще пареной репы.
На полпути к мемориалу Олег замедлился. Страх схватил за сердце. Столько лет утекло… вдруг записку забрали, вымели метлами дворники, дождь уничтожил? И звенья рассыпались – нет ничего, кроме письма, обломка моста, который никуда не ведет…
Разволновавшийся, Олег купил в продуктовом банку фанты. На рынке дородные тетки обмахивали газетами свежую рыбу, гоняли назойливых мух. Дворняги выпрашивали харч. Одинокое такси грустило у «Поплавка», магазина с рыбацким ассортиментом. Пламя шелестело на ветру, порождая в воздухе марь.
Олег пил газировку, изучая мемориал. Каменный воин преклонил колено перед Вечным огнем. Позади, полукружьем, барельеф: двухметровые скульптуры выступали из бронзы на половину объема. Партизаны, мать, обнявшая раненого сына, молоденькая санитарка…
– Толмачев?
Олег обернулся.
Мужчина, щурившийся на него, был болезненно тощим, коренастым и смуглым до черноты. Волосы нуждались в расческе, а майка с гербом Луганской народной республики – в стирке. Узловатые пальцы поскоблили адамово яблоко.
– Еперный балет. Олежа Толмачев собственной персоной.
– Привет, Глеб.
Они обменялись рукопожатиями.
– Сколько лет, сколько зим, Олежа. Ты, говорят, в Москву подался?
– Есть такое.
– И че, правда, там дома в пять этажей? – Глеб рассмеялся, на миг став похожим на прежнего Глебушку, но образ мрачного неопрятного бича тут же возобладал, накрыл его, как в каком-то фильме вампир накрывал плащом укушенного бедолагу.
– Высоцкий, – определил Олег цитату.
– Он самый. Ну, братка, – Глеб приценился вороватыми глазами, недоверчиво поцокал языком, словно сомневался, что беседует с реальным человеком, а не фантомом, – здоровый ты как бык. Небось, в качалку ходишь?
– Ага, – скептически фыркнул Олег, – в пивную качалку.
– О, у тебя зуба нет там же, где у меня. – Глеб ощерился. – Жена? Дети?
– Да куда там. С московским образом жизни. А у тебя?
– Малая бегает, дочка. Но я с ее мамашей в контрах, за километр обхожу. Я че, отстрелялся и снова перезарядил, верно грю? Верно…
Глеб панибратски хлопнул друга юности по плечу.
«Хоть бы ты сдымил быстрей», – подумал Олег, косясь на мемориал.
