– Одобряю.
Пальцы забегали по клавиатуре. Кольца не было. А бойфренд?
«На месте поселковых парней я бы перечитал Большую советскую энциклопедию от корки до корки, лишь бы почаще приходить в библиотеку».
«Так, – одернул себя Олег, – ты не за этим здесь».
Но взгляд опять прикипел к Наде. Она не была красавицей. Носик раздвоенный на конце. Бедра тяжелые, и фигура мягковата. Брови двумя широкими пшеничными мазками, а не как у Оли, выщипанные до тонюсеньких ниточек. И все-таки она была очаровательна. Высокие скулы, губы пухлые, остренький подбородок. А главное, глаза – миндалевидные, умные и смешливые.
Надя перехватила его взор, вопросительно улыбнулась. Олег стушевался. Отвык от женской компании.
Он принялся изучать стенд, компьютеры. Фотографию Нади на доске.
«Вас обслуживает библиотекарь Надежда Юрьевна Немкова».
Вдруг мурашки усеяли его спину, волосы вздыбились на предплечьях. Точно вспышка, световой удар по сетчатке. И детали пазла встали на свои места.
– Немкова? Надя Немкова?
– Вспомнил? – она убрала за ухо белую прядь.
– Ты – та девочка…
– Только не говори «девочка из туалета». Это обидно. Но, по сути, – да, я Надя Немкова, а ты – мальчик, которого я потом мысленно называла супермен.
В памяти всплыл образ: полузадушенный ребенок на грязном полу, лапа насильника оплела шею, свободная рыскает по бедрам. Урод оборачивается. Телескопическая палка взмывает к потолку. Тошнотворную сцену залакировала красная пелена ненависти. Психолог говорил, что Толмачеву стоит научиться контролировать агрессию.
– Ладно, не переигрывай, – сказала двадцатидвухлетняя Надя.
Знала бы она, что полчаса назад к Олегу вернулась дубинка, крещенная кровью урода. И только что Олега подвозил парень, тоже обязанный ему жизнью.
Или не ему…
Олег взъерошил челку. Безумные совпадения потрясали и чертовски интриговали. Кто следующий, Влада? Дурак из грузовика, который…
– Нашла Верна. Тридцать два произведения в каталоге.
– Да, – Олег весь подобрался, – «Таинственный остров».
– В наличии.
Надя пошла к стеллажам. Он воспользовался паузой, чтобы прийти в себя. Собрался с мыслями.
– А у вас «Остров» в одном экземпляре?
– Тебе два нужно?
– Да нет.
Он сунул ручку в рот и принялся грызть колпачок. Опомнился, отбросил казенное имущество.
– Вуаля!
Надя вынырнула из хранилища, положила на стойку охряный томик с воздушным шаром на обложке.
– В детстве я мечтала о курточке из шерсти муфлона.
– О чем?
– Это из романа. Прочтешь. Ты про Немо читал?
Он покачал головой.
– А другие книжки Верна? Нет? Ну, не поздно исправиться.
Олег больше не слушал Надю.
Он судорожно и жадно листал книгу. Сто восемнадцатая страница.
– Да! Да! Да! – Олег запрыгал по читальному залу, стуча себя кулаком в грудь. Снова впился взглядом в роман. Карандашом, чтобы не повредить библиотечное имущество, Влада написала на полях: «Храм тридцати трех чихов».
И это была детская задачка.
Надя кашлянула.
«Что она подумает обо мне», – устыдился Олег. Но счастливую улыбку подавить не сумел.
– Боюсь спросить… Ты всегда так реагируешь на классику литературы?
– Мне… понравилась одна строчка. И я немного… потерял контроль.
– Ну, – многозначительно произнесла Надя, – мужчины, настолько восприимчивые к книгам, определенно заводят.
Что его определенно завело, так это слово «заводят» из уст библиотекарши.
– Ты – хорошенькая, – выпалил он прежде, чем осмыслил комплимент.
– Не заговаривай мне зубы. Что тебя так обрадовало?
– Вечером расскажу.
– Вечером?
– Ты не занята? Твой молодой человек не будет против, если мы…
– У меня нет молодого человека. Я библиотекарь.
Олега смешила фраза про бабочек в животе, но что-то защекотало под солнечным сплетением.
– А куда в Свяжено ходят на свидания?
«О, мужик, – сказал внутренний голос, – ты вспомнил, как это делается».
– На Гагарина есть два кафе и суши-бар.
– Обожаю суши. Гагарина, на семь?
– Хорошо…
Он был у дверей, когда она окликнула:
– А «Таинственный остров»?
– Растяпа! – ахнул он, возвращаясь за книгой.
9. Ученик
Веретенников сновал по квартире в поисках пластыря. Волнуясь как сейчас, он частенько беседовал сам с собой. И себе же отвечал, пародируя интонации покойной мамы. Устраивал настоящие спектакли.
– Где аптечка, мам?
– Там, где и обычно. В шкафу над рукомойником.
– Рукомойник – это так пафосно! Лучше говори «раковина». Да, нашел, спасибо.
– Не вижу ничего пафосного, Михаил. Что с твоим пальцем?
– Поцарапался о гвоздь.
– А нечего лазить по антресолям. Дай я посмотрю.
– Мне шестьдесят, мам. Я взрослый человек.
– Взрослые люди не говорят с мертвыми, Михаил.
– Не подкопаешься.
Он влетел в гостиную. Письменный стол скрылся под горой ксерокопий, книг и папок.
– Что это ты устроил, сын?
– Помнишь, лет пять назад я планировал издать брошюру о Свяжено?
– Откуда? Я умерла раньше.
– Ну вот. Я планировал издать брошюру о нашем поселке. Друзья из Москвы…
– У тебя есть друзья? – в голосе зазвучала ирония.
– У меня есть друзья, – утвердительно сказал Веретенников. – И их было бы больше, дай ты мне хоть каплю свободы.
– Вы поглядите! Свободы сеятель пустынный.
Мама сорок лет проработала в той же школе, что и Веретенников. До должности директора была учителем русской литературы. Веретенников знал, что школьники и коллеги ее на дух не переносили.
– Так вот, – он возложил ладони на бумаги. – Друзья распечатали для меня документы, касающиеся Свяжено. С конца пятнадцатого века по наши дни.
– Скукотища.
– Не скажи, мам. Есть уникальные материалы. Я пытаюсь нарыть один протокол. Он бы пролил свет на творящиеся тут странности.
– Странности? Ты про вчерашний сон?
– Я не спал.
