– Больно ты весела для такой ситуации.
– А чего грустить?
– Я тобой восхищаюсь.
– Восхищайся еще больше. Не могу быть уверена на сто процентов, но думаю, я поняла, где твоя сестра оставила подсказку.
– Где? – он едва не споткнулся о бордюр.
– Что мы видели в «Ивушке»?
– Лису?
– Нет. Из обстановки.
– Плесень и листья.
– Холодно.
– Сцену. Стойку.
– Холодно.
– Трубы… стены…
– Горячее.
– Плакаты?
– Да, плакаты, – победоносно кивнула Надя.
– Э-э-э… – он оживил в памяти выцветшую рекламу.
Что-то про изжогу. Что-то про…
– Спросите у мамы рецепт идеальных блинов. Это и есть четвертое задание.
Олег схватил Надю и закружил под фонарем.
13. Девственность
Он осторожно отворил калитку и цыкнул на Геракла. Пес признал молодого хозяина, преданно захлопал хвостом. На кухне горел свет. Олег уединился в беседке, задернул шторку. Достал телефон. Кусая ногти, посчитал до десяти, потом – до ста, потом – снова до десяти. Чертыхнулся и набрал номер.
В руках он теребил телескопическую дубинку, а мобильник прижал к уху плечом.
– Алло.
По спине пробежало электричество.
– Привет.
– Привет, – после паузы сказала мама.
– Не спишь?
– Нет. Что-то случилось?
Подмывало спросить: «Я что, не могу позвонить просто так?» Но много лет он не звонил ей без надобности.
– Ничего. Я… Ты как?
– Хорошо. Вот купила черешни. Сын, там все в порядке?
– Я же говорю, в порядке. Вкусная черешня?
– Да, – судя по тону, мама сомневалась, действительно ли это Олег, или кто-то копирует его голос, – хочешь, зайди, съедим вдвоем.
Он хотел.
– Я не в Москве. Я в Свяжено, приехал позавчера.
– Ого. Что нового в Свяжено?
– Да что тут может быть нового? Суши-бар построили на Гагарина.
– Отец здоров? Как его нога?
– Нормально. Торгует на рынке.
– А Геракл?
– Вот привет тебе передает.
Мама хмыкнула и замолчала.
– Алло? – позвал он через полминуты.
– Оказывается, я соскучилась по этой дыре.
– Я тоже. Ма…
– Да?
– Мам, я… – слова весили по центнеру каждое, – я виноват. Ляпнул глупость. Прости меня, пожалуйста.
Глаза наполнились влагой. И у мамы в голосе слышались слезы, когда она произнесла изумленно:
– Что ты, мальчик. Я давно простила. Я же звонила на днях.
– Да, – он сглотнул слезы, – я был занят.
– С тридцатилетием, сынок. Ты такой взрослый у меня. Будь счастливым.
– Спасибо, мам. И ты будь.
– Зайдешь в гости, когда вернешься? Я приготовлю что-нибудь вкусное.
– Блины.
– Конечно.
– Мам, – он отложил палку, – мне надо узнать. Ты постарайся вспомнить, очень постарайся.
– Что вспомнить?
– Рецепт идеальных блинов.
– Не поняла. Ты блины собрался печь?
Он заерзал на лавке, выгрыз ноготь до мяса.
– Помнишь игры, которые Влада придумывала? За несколько дней до исчезновения она подошла к тебе с инструкцией. Если я подойду и спрошу про идеальные блины, ты должна ответить определенным образом.
– Господи, – прошептала мама. Надежда превратилась из тлеющих угольков в робкое пламя. – Да, все так и было. Она сказала, что это очень важно. Чтобы я обязательно запомнила. А я забыла, – мама всхлипнула. – Боже, я забыла…
– Но сейчас-то ты помнишь? Помнишь, а?
– Минутку.
Он представил, как мама носится кругами по комнате.
– Да, кажется так. Ты записываешь?
– Да. Скажи мне рецепт идеальных блинов, пожалуйста.
– Узнай об этом у пещерного гоблина.
Олег глядел в пустоту. Улыбка медленно проявлялась на его губах.
– У тролля, – исправил он.
– Точно! Точно, у тролля. Что это значит, сынок?
– Что подсказка лежит в дренажной трубе под трассой. Ее мы с Владой называли пещерой тролля.
– Какая подсказка? О чем ты?
– Я объясню при встрече. Я люблю тебя, мам.
– А я тебя, родной.
Ветви яблони вязали на фасаде дома кружево теней. В голове возник образ: лиса, выдернутая из поля зрения тонкими изогнутыми штырями.
Но это, черт подери, попахивало сумасшествием.
А все прочее? Ясновидящая девочка, предугадавшая будущее, – разумно и реалистично?
Надя с ее изумительными глазами. Тролли в пещерах. Игра. Три дня избавили его от сумрачного окостенения, дали повод жить и радоваться, и благодарить сестру снова и снова, где бы она ни была.
На кухне отец медитировал над чашкой чая. Его веки опухли. Совсем недавно отец плакал. При появлении сына он суетливо повернулся к окну и сказал сипло:
– Привет. У меня, это самое, аллергия.
– Ясно.
– За забор спасибо.
– Не за что.
Олег налил в жестяную кружку компот из холодильника.
– А где Люда?
– К ней дочка приехала. Она у себя ночует.
– Как твоя нога, пап?
– Нога? А! – Он помассировал шишковатые колени. – До свадьбы заживет.
– Хорошо.
Почему-то не хотелось уходить. Олег сел за стол.
– Ты на нас сердишься? – спросил отец, буравя взглядом клеенку.
– На тебя и Люду?
– На меня и маму твою.
– Нет. За что?
– За то, что Влада потерялась.
– Я на себя сержусь.
– Я тут думал… когда она родилась… я говорил, что она родилась в рубашке?
– Говорил. Много раз.
– В рубашке, сын! – Он потряс головой, словно ничего из происходящего не понимал, словно был иностранцем, и все вокруг вели себя дико и лепетали на чужом языке. – Рубашка – это околоплодный пузырь. И она… как в прозрачном коконе. Я же присутствовал при родах, и твоих, и ее. Акушер сказала, она будет счастливой.
