– Двадцать восемь.
– Давно не мальчик! Ну, так что?
– Да, – сказал я, – со своей бывшей женой в Крыму.
Я испугался, что она потребует подробностей, но Катажина вернулась к истории:
– Каждый раз, когда я пыталась уединиться в море со своими мужьями, начинался шторм. Каждый раз. Мне требовалось лишь поцеловаться с мужчиной, стоя в воде. И, да, вам не обязательно верить мне. Закурите, пожалуйста.
Я послушно закурил, представляя молодую полячку в смелом купальнике.
– Море ревновало вас?
– Морю не нравились мои мужчины, – хмыкнула Катажина.
Я не понял, шутит она или говорит серьезно.
– Если я поклянусь, что впредь в моей истории не будет скабрезностей, вы дослушаете ее?
– Я очень хочу дослушать.
Она медленно кивнула.
– В шестьдесят пятом я развелась с первым мужем и познакомилась со вторым. Меня пригласили на съемки в Югославию. Масштабный фильм о партизанском движении. Маршал Тито раскритиковал главного героя, и съемки бросили на начальной стадии. Зато я встретила Василия. Василиса Катриваноса. Он был писателем, сценаристом. Членом Коммунистической партии Греции. Эмигрировал, когда к власти пришла военная хунта. Мы поженились через два месяца. Сыграли свадьбу на берегу Адриатического моря. И море было спокойным и молчаливым. Судьба не подарила нам с Василием детей, но это не сделало нас печальными. В качестве компенсации мы путешествовали, рыбачили с его яхты «Эллада». И много целовались. В семьдесят пятом, когда режим черных полковников пал, мы переехали в Грецию. Мне исполнилось сорок три, я бросила сниматься, но была счастлива как ребенок.
На севере острова Крит есть деревушка Старый Херсониссос. Вот, я обещала, что больше не будет скабрезностей…
Она улыбнулась ностальгической улыбкой и помолодела на десятки лет.
– Сейчас там, должно быть, курорт, бары и клубы, и уйма народа, но в семидесятых это был наш с Василием рай. Вообразите себе – оливковые сады за белыми стенами, домики с красной черепицей, каскадом спускающиеся с холма к чистому песчаному побережью. Бескрайняя морская гладь. Изумрудная у мола, постепенно переходящая в безупречную синь. И солнце в ней как растаявшее золотистое масло.
Я смотрел на пятерню подсвечника, на пляшущие язычки пламени и улыбался вместе с Катажиной, совершая мысленно путешествие.
– Однажды, – сказала актриса (и я отметил про себя, что наречие «однажды» сулит что-то сумрачное в этой истории), – однажды Василий улетел на съемки в Афины. Ночью случилось сильное землетрясение. Магнитуда толчков почти в пять баллов. Мне было страшно одной. Но, в конце концов, землетрясения – не новость для Греции. Утром я вышла на прогулку. Удивлялась, как изменилась береговая линия. Я дошла до дальней бухточки, в которой любила плавать. Моя бухта превратилась за ночь в лагуну. Отвалившиеся куски скальной породы стали рифом, отделили бухту от моря. В непрерывной цепи утесов образовалась щель. Плавая, я то и дело обращала внимание на этот шрам в камне, и чем дольше я присматривалась, тем больше он напоминал пещеру. Мне было скучно, и я решила проверить. Вы смотрели «Высокий взмах»?
– Да, – механически соврал я.
– Так вот, там я поднималась по горам сама, без дублеров. Я кое-что смыслю в альпинизме, и у меня было снаряжение. Я подумала, это маленькое приключение отвлечет меня. Подъем был достаточно легким. Я вскарабкалась по намытым в камне впадинам, уступам, щебнистым осыпям. Сложными были только последние пять метров. Я ликовала, добравшись до цели. Во-первых, сверху открывался фантастический вид на бухту, а во-вторых, я не ошиблась: щель была входом в расконсервированную землетрясением пещеру. Сначала я огорчилась. Пещера оказалась неглубокой. Мой фонарь освещал противоположную часть. Ни сталактитов, ни сталагмитов, ни сокровищ в ней не наблюдалось. Но, присмотревшись, я увидела нечто более важное.
Херсониссос – самый древний критский поселок, основанный этрусскими племенами. Люди поселились там в 1500 году до нашей эры. Построили порт, места поклонения. Я догадалась, что на вершине утеса некогда располагался храм, а пещера, в которую я проникла, была ее подвалом или колодцем. Возможно, ее использовали и еще раньше: до сооружения первых храмов святилища обустраивали в природных углублениях вроде грота или дупла дерева. Пол моей «пещеры» был обмазан гипсом. Его украшали орнаментальные мотивы, изображающие осьминогов и рыб. Боковые стены были голыми, но на передней стене сохранилась штукатурка с рисунком. Кальциевая пленка не дала рисунку разрушиться. Прямо на меня из полутьмы смотрел полутораметровый вертикальный глаз с голубым, как лепестки дельфиниума, зрачком. «Морской» орнамент подсказал мне, чей это глаз.
– Посейдон, – вставил я, взволнованный историей Катажины.
– Посейдон, – согласилась она и, промочив горло, сказала: – Не знаю, как описать те эмоции, что меня захлестнули. Вдруг я почувствовала себя крошечной, бесстыдно голой девочкой. Воришкой, застуканным на горячем. Глаз как живой пристально изучал меня, он видел меня насквозь. Когда-то в меня влюбился босниец, о котором говорили, что он сидел в тюрьме за убийство невесты. Опасный человек с красными злыми глазами. Его обходили десятой дорогой, но я флиртовала с ним, получая от игры дозу адреналина. Я была юна, мне в голову не приходило, что я могу доиграться, что хожу по краю. Я не случайно вспомнила об этом. Я подумала, что шутила с вещами, с которыми шутить нельзя, вещами куда опаснее боснийца. Я бежала из пещеры, поклялась молчать о находке. Но меня не оставляла мысль о том, что уже поздно. Меня видели.
Только теперь я понял, что стряхиваю пепел на джинсы. Извинился и потушил истлевшую сигарету.
Катажина снова лукаво улыбалась, молодая старушка в пламени свечей.
– Дома меня ждал сюрприз. Огромный букет цветов и записка от Василия. Он прилетел первым рейсом и предлагал присоединиться к нему в нашем любимом летнем кафе. Судьба даровала нам еще год вместе.
– Что произошло? – спросил я.
– Он вышел порыбачить в море. Связь пропала на три дня. Сигнала SOS он не подавал. В безветренный день «Эллада» разбилась о скалы около острова Карпатос, а труп Василия нашли на пляже в десяти километрах от яхты.
– И вы считаете, это связано с пещерой?
– Устранение соперника? – Она повела плечами. – Нет, обычное совпадение.
Мне хотелось выпалить: «Конечно, не совпадение!», но я прикусил язык, удивленный. Что это, если не совпадение? – спросил я себя. – Древнегреческий бог?
Догадавшись, о чем я думаю, Катажина сказала:
– Моя мама говорила, что суть истории не в истине, а в том, насколько она увлекательна.
– Что было дальше?
– Как писали в романтических новеллах, еще много разных приключений. Впрочем, не связанных с моим рассказом. В восьмидесятых я встретила последнего в своей жизни мужчину и очутилась здесь. И я ни о чем не жалею.
