В период особенно глубокой депрессии он столкнулся с Залеевым.
Костя Залеев, по прозвищу Разбой, был его одноклассником. Самбист, кандидат в мастера спорта, в девятнадцать лет он потерял правый глаз. Нелепая трагедия: он, поскользнувшись, упал лицом в коробку с конструктором младшего брата. Спорт для Залеева закончился. Парень переквалифицировался в сапожники (говорят, неплохо справлялся), и милицией задерживался исключительно за пьяные драки. Развал Союза открыл доселе невиданные горизонты для людей, уставших от пятидневной работы.
Бывший спортсмен и уже бывший сапожник занялся риелторским бизнесом. В клиенты выбирал опустившихся пьяниц и бедолаг, стоящих на учете в психдиспансере. Поворотным моментом в его карьере стал визит «вольных налоговиков». Так именовала себя группа товарищей, следящих за финансовыми операциями в подконтрольном им районе.
– Ты? Хирург? – поражался Разбой, наливая в рюмки «распутинку».
Кудрявцев был удивлен не меньше. С последней их встречи однокашник преобразился и кардинально поменял гардероб. Вместо спортивных штанов – брюки из хорошей ткани, вместо застиранной майки – респектабельный пиджак. Плюс швейцарские часы, новые зубы, безвкусные, но дорогие туфли. Дела у Залеева явно шли лучше, чем у Кудрявцева.
– Ну, хирург, – сознался Ярослав, – заведующий отделением, между прочим.
– Бабки, небось, шибешь, – ухмыльнулся Разбой.
– Не жалуюсь, – соврал доктор. – Ну а ты? Все квартиры у дуриков отжимаешь?
– Не, брат. Бери выше. Мы теперь с банками работаем. С драгметаллом, автоторговлей…
– Мы?
– «Минотавры», слыхал?
Кудрявцев смекнул, что речь идет не о древнегреческих легендах. Минотаврами прозывались члены организованной преступной группировки, выросшей на базе спортивного клуба с одноименным названием. Начинали они, подчинив себе рынок поселка Хладокомбинат, наперсточников и попрошаек. Перешли на крупный бизнес, вытеснив соперников и возглавив преступный синдикат города. С ментами договорились. Нерадивых коммерсантов вывозили в леса и хоронили заживо – такой был стиль у Фана, их таинственного, полумифического главаря.
Кудрявцев вспомнил, как однажды, добиваясь расположения красотки, намекнул ей, что лично знаком с боссом «минотавров». Через полчаса она отдалась ему в туалете дискотеки. Бандитов, как водится, не только боялись, но и в некотором роде боготворили.
– Ты на «минотавров» работаешь? – спросил Ярослав.
– Работаю? – фыркнул Костя. – Я бригадир. Как офицер в армии. На мне вся ответственность. То-то, хирург.
И он подмигнул Кудрявцеву единственным глазом.
Они допили и обменялись координатами. Доктор с завистью смотрел, как Разбой садится в новехонький «мерседес» и бесшумно уезжает по своим разбойным делам.
А неделю спустя Кудрявцева разбудил телефонный звонок.
– Это Костя! – прозвучал в трубке прерывистый голос. – Братан, срочно, мы у подъезда твоего.
– Ты что, час ночи…
– Вопрос жизни и смерти, Ярик! Ты ж Гиппократу клялся!
Ругая себя за то, что дал Залееву номер, Кудрявцев оделся и вышел во двор.
Разбой наматывал круги у «мерседеса».
– Сюда, скорее!
Кудрявцев заглянул в автомобиль. Салон был залит кровью, будто в нем резали свинью. На сиденье полулежал парень лет двадцати. Из его предплечья торчал нож. Рукоять – с одной стороны, клюв лезвия – с другой.
Доктор бегло осмотрел рану, проверил зрачки парня.
– Нужно срочно отвезти его в больницу!
– Нельзя в больницу, – возразил Костя, – никак нельзя. Ты у нас больница, братан.
– Я не могу!
– Можешь! – Костя вытащил из кармана охапку смятых окровавленных купюр и сунул их врачу. Кудрявцев уставился на деньги широко распахнутыми глазами. Позади стонал и матерился раненый.
– Хорошо, – промолвил Ярослав, – попытаюсь помочь.
«Ну вот, – сказала себе Обедникова, – а ведь клялась избегать подозрительных мужчин».
Она сама не поняла, как согласилась поужинать с Кудрявцевым. То ли предательство подруги было тому виной, то ли доктор действительно умел очаровывать.
В ресторан при гостинице «Киев» медсестры захаживали редко. Рита вертела головой, рассматривая высокие потолки с лепниной, белый рояль, фонтан посреди зала. Дно изящной чаши пестрело монетками разных стран мира.
Меню сбивало с толку богатством выбора.
– Попробуй пиленгаса в сметане, – порекомендовал Кудрявцев.
У Риты, привыкшей перекусывать на ходу, неприлично громко заурчал живот. Она сделала заказ и, извинившись, отлучилась в дамскую комнату.
Туалет встретил ее гипертрофированной роскошью. Зеркало отразило красивую девушку с немного припухшими глазами. Так кстати на ней было синее платье, купленное для анестезиолога.
Рита подвела веки карандашом, оценила себя. Кем надо быть, чтобы променять ее на толстые ляжки Фуртак?
– Выкуси, Тася, – сказала Рита злорадно.
Расторопный официант принес бутылку грузинского коньяка.
– Вы же за рулем, – замялась Обедникова.
– Во-первых, «ты», а не «вы». Во-вторых, хирург я, предположим, не гениальный, но вот водитель – от Бога.
Он очаровательно улыбнулся и поднял рюмку.
– За настоящее знакомство.
Коньяк был превосходным, как и запеченная рыба. Девушке стало тепло и беззаботно, проблемы отошли на задний план. Кудрявцев болтал, рассказывая остроумные медицинские байки, и сложно было представить, что этот обаятельный балагур связан с криминальным миром. На роль порядочного мужа он не тянул, но Рите вдруг понадобилось просто почувствовать себя женщиной. Взгляд, блуждающий по ее декольте, и комплименты.
Впрочем, окончательно расслабиться она себе не позволяла. Периодически всплывал в памяти одноглазый тип, наведывавшийся к доктору, и новостные сводки о зверствах так называемых «минотавров». И февральский случай был на слуху: тогда прямо в больнице неизвестные убили пациента.
Памятуя об этом, Рита отказалась от третьей рюмки и попросила воды.
Кудрявцев принялся пить за двоих.
– Ты мне сразу понравилась, – разоткровенничался он, – с первого дня. Невинное что-то в тебе есть. Неиспорченное. Этот город всех портит. Меня испортил, хуже некуда.
«Резкий переход от студенческих анекдотов», – растерялась Рита.
– Убежать бы отсюда, – Кудрявцев заговорщически склонился к медсестре, – пока не поздно.
В этот момент на пороге ресторана появилась троица мужчин кавказской наружности. Двое задержались у входа, а самый крупный и, очевидно, главный в троице направился к столику медиков.
