– Ты такой забавный, когда ревнуешь, Ваня, – говорила Ольга и белозубо улыбалась, явно дразнясь.
– К кому?! – воскликнул возмущенно я и, оторвав виноградинку, кинул в княгиню.
– Что за манеры, господин инженер! – Ольга сузила глаза, явно принижая мой статус, изображая яростный гнев, и расхохоталась.
– Окопные!
– Правда? Так и знала, что вас гувернер только фехтованию обучал и готовил к войне.
– И поэтому я выжил! Другим, манерным, повезло меньше! Право слово, Ольга, зачем вам это общество?!
– Не быть меценатом в наше время – дурной тон.
– Да будьте вы, на здоровье, меценатом, но только у швей, например.
– У швей? Спасибо, Ваня.
– Пожалуйста. Нужны свежие идеи – обращайтесь. Я ими полон. Я же инженер.
– Это так банально, Ваня – быть меценатом у модисток.
Я ел виноград и пожал плечом, не отвечая, выражая мимикой своё отношение к чужим заявлениям.
– Ваня, послушай меня! Я развиваю литературу, а не легкую промышленность! Поэтому я меценат литературного общества. А какие у этих мальчиков глаза, когда они на собраниях читают мне оды, воспевая каждое слово!
– Красные? – предположил я.
– Что?
– Красные глаза?
– Ваня! Эти глаза полны слез восторга! Эти прыщавые юнцы прекрасны. И все любят меня!
– Убью! – встрепенулся я, давясь виноградом и вытирая выступившую слезу.
– Фаворита?
– Всех! Постой! «Фаворита»? Я не ослышался?! Кто он? Имя!
– Имя? Не знаю. Студент Барталамеев. Очень чеканный слог, четкая рифма! Заслушаешься, – Ольга повернулась ко мне и поиграла бровями. Пересела на краешек кровати. Провела ладошкой по шелку. Кружевной корсет превращал ее в чудо. В такое, что мне срочно самому захотелось придумать оду любви.
– Этого в солдаты и в окопы. Пускай в армии чеканит слова. А впрочем, нет. Его убью первым!
– Ты такой дикий! – сказала Ольга и мягко покралась по кровати ко мне.
– Я очень дикий, – закивал головой, завороженно смотря на чужую грацию.
– Мне нравятся дикие звери.
– Я очень дикий зверь!
– Медведь? Скажи это на финском! Быстрее!
– Карху, – сказал я и засмеялся. Потом улыбка стала сходить с моего лица. Белые краски поползли темнотой и отчаянно замерцали. Объемы сжались и уменьшились. Образ Ольги задрожал и начал таять.
– Карху, – неуверенно сказал я, вспоминая что-то важное. Ольга удивленно посмотрела на меня и ответила, но голоса уже не слышно. Звука нет.
– Карху! – крикнул я ей отчаянно и задрожал от охватившего ужаса, чувствуя невосполнимую потерю, с каждым мигом всё глубже и глубже проваливаясь в темноту. Закружило.
– Да, – спокойно отозвалась гейду и подняла голову с моего плеча.
Глава 9
Луч солнца мягко коснулся щеки, и я открыл глаза, тревожно вглядываясь в полумрак вежи. Дрова в очаге догорали. Красные угли мирно помигивали, чернея и затухая. Никого.
Опять?!
Я сразу заволновался и сел, прислушиваясь. За стенами вежи происходило какое-то движение, шум, слышались невнятные голоса и скрип полозьев. Быстро оценил обстановку, цепким взглядом выхватывая детали. На шкурах аккуратной стопкой лежала одежда. Белья не было. Я потрогал свертки ткани и моментально принял решение. Натянул на себя длинные штаны, которые сразу плотно прилегли к телу. Одел широкую рубаху, подкатал рукава. Повседневная одежда не выделялась расписным видом и была сработана добротно и самодельно из простой некрашеной шерсти серого цвета. Зато сразу в глаза бросился широкий кожаный пояс, отделанный серебряными кружками выпуклой формы в виде маленьких полушарий. На нем висела длинная сумка из оленьей кожи, покрытая шерстью наружу. Клапан сумки расшит красной тканью и разукрашен металлическими нитями, создавая сложный рисунок паутины. Рядом висит кожаный мешочек и расшитые оловянными нитями ножны с вложенным в них ножом с дивной резной рукояткой. Я не удержался, быстро развязал тесемки сумки, перебрал пальцами вещи: странное огниво, трубка, кисет табака и непонятные костяные крючки. В расшитом грушевидном мешочке обнаружилось два серебряных рубля с мелочью. Не густо, но на полкоровы хватило бы. Улыбаясь, я натянул глухие меховые штаны из замши, затянулся шнурком. Обулся в зимние высокие сапоги с загнутыми носами. Натянул на себя длинную куртку, сшитую из нескольких оленьих шкур мехом наружу. Подпоясался. Осмотрел себя. Сапоги, обшлаги рукавов и стоячий воротник расшиты цветным сукном. Непривычно. Слишком ярко и броско. Сумку подвесил спереди над лобком, кошелек и ножны по бокам. Рукавиц и шапки не нашел. Готов что ли? Я пожал плечом и вышел из вежи. Солнце ослепило. Пока промаргивался, понял, что звуки вокруг затихли.
У времянки стояли две упряжки оленей. Одна с узкой одноместной кережкой
[19], другая с широкой, грузовой.
Дед распрямился, оставил груз в покое и молча впился глазами в мою парадную одежду, сверля взглядом до дыр и завидуя каждой серебряной бляшке. Семь оленей не отставали от старика, вывернув шеи и хлопая маслянистыми глазами, разглядывали меня. Первым задрожал вожак-гирвас
[20].
Карху радостно улыбнулась. Взвизгнула и подпрыгнула на месте. Но ко мне не побежала.
Старик осуждающе покачал головой, глядя на нее и снова принялся привязывать груз.
– Это всё из-за пояса, – сказала счастливая Карху деду, совсем не обращая на меня внимание. Эмоции так и переполняли девушку. Она продолжила взахлеб:
– Я знала, чем его приманить! Там столько серебра! Очень дорогой пояс! Ты его в молодости носил! По праздникам!
– Мой пояс?! Противная девчонка! Ты приманила его моим поясом?! Как ты могла! Где уважение?! Да знаешь ли ты, что я эти бляшечки пятнадцать лет собирал? Одну к одной!
– Ага. Рассказывал.
– Мне больше нож понравился, – сказал я, натянуто улыбаясь, потому что говорила парочка между собой, явно меня игнорируя. – Отличный клинок. Норвежский?
– Тебе повезло, – равнодушно сказал старик девушке, справляясь с эмоциями. Быстро пришел в себя. Смирился. – Когда-нибудь ты завалишь испытание. Ты не готова.
– Я готова! Еще как готова!
Старик покачал головой, прошел к своей лодочке. Уселся в крытую люльку и стал стягивать себя ремнями и пеньковыми веревками, привязываясь к обеим сторонам саней, словно готовился к долгому и трудному пути.
– Ты должен в меня верить! Подбадривать на каждом шаге! Вести за руку! А ты? Проблема в том, что в нашей семье, в меня никто не верит. От вас никогда не было поддержки! А я так нуждалась в теплых словах. Мне так не хватало ласки!
