– Видишь?
– Вижу. Чего они ждут?
Брат пожал мощным плечом. Под грубой буро-зелёной кожей заходили канаты мышц. Прекрасно развитая дельта надулась в огромный шар.
– Не знаю. Может – это коллективный разум? И они понимают, что ты выбрал.
– А я выбрал? – глухо спросил я.
– А ты выбрал? Я надеюсь на это.
– Ты думаешь, я смогу убить брата?
– Пойми, Ваня. Я не брат тебе больше, – существо хотело продолжить, но я перебил.
– Кто так решил? Ты? Я?
– Судьба.
– Судьба, – эхом повторил я.
– Нельзя убить того, кто уже мертв.
– Могу поспорить с тобой, – я вздохнул. – Кажется, что в решении такого тонкого вопроса, я становлюсь специалистом.
– Ваня, они ведь сейчас нападут, и ты кому-то подаришь свободу. Почему этим счастливчиком не могу стать я? Отбрось свои предрассудки! Сделай, я тебя умоляю. Пожалуйста, – дикий снова заплакал. Моё сердце тревожно сжалось. Я ведь помнил его совсем маленьким из своего юнкерского юношества. Рождество. Наряжали елку. Рыдающий Жора над разбитой стеклянной игрушкой. Я жалел его, прижав к себе, гладил по вихрастой головке. Через секунду понял, что повторяю то же самое. Только сейчас под пальцами были не мягкие волосы, а крепкие шипы-рога, много. Вздрогнул от неожиданности. Изменённая голова брата была тяжела. Он поднял морду, открывая шею. Трогательно моргнул большими фиолетовыми глазами.
– Ты помнишь?..
– Да… В то Рождество ты купил мне три стеклянных паровозика. Самые дорогие подарки. Ударь меня в шею – самое уязвимое место.
– Спасибо. Буду знать.
– Еще ты обещал мне, что научишь кататься на лыжах.
– Сам не умею. Плохой из меня вышел бы учитель, – я снова вздохнул и посмотрел на торчащие головы. Они точно сдвинулись с места и приблизились на короткую дистанцию. Моя настороженность не укрылась от брата.
– Не бойся. Когда ты сделаешь то, зачем пришел, тебя не тронут. Это тоже, как коллективный разум – все станут ждать твоего нового появления. Ведь такие, как ты, приносят только избавление.
– Откуда ты знаешь, что меня не тронут?
– Я видел. До тебя приходили. Правда, всего один раз. Я так бежал на тот нож и не успел, – дикий снова заплакал. – Я был слишком молод и еще не успел окрепнуть, но теперь мне повезло. Я избранный.
– Повезло… – эхом отозвался я. Сердце тревожно сжалось, и я заплакал бы, если бы умел.
– Мне часто снится маменька. Интересно, как она? Сны такие тревожные. Надеюсь, с ней все хорошо? Мне так жалко ее, она потеряла сына. Но я боролся за жизнь, как мог.
– Двух.
– Что?
– Потеряла двух сыновей.
– Не говори так, это ничего, что ты в мире Мертвых! Ты выберешься. Ты сильный. Ты живой. Со мной всё покончено. Пора ставить точку. Постой!
– Я ничего не делаю.
– Успокой меня еще – ответь на вопрос.
– Конечно, – я покрепче сжал голову чудовища. Тело чувствовало каждый впившийся в кожу шип.
– Я странные письма получал от своей невесты. Стихи неоконченные, словно, что-то не договаривала моя Марья. Видел ли ты ее, брат? Передал ли ты стихи? Ведь в них все чувства мои к ней. Каждый вдох и выдох, каждая мысль. А в ответ я получал какие-то непонятные письма-обрывки. Что недосказывала мне невеста? Скажи мне, Ваня.
– Не знаю. Откуда мне знать? Девушка она. Этим всё сказано. Нет четкости мыслей. Нет логики. Пишет, что думает в минуту печальную, отсюда и обрывочность и недосказанность.
– Точно? Не скрываешь ли ты от меня чего, Ваня?
– Конечно же нет, Георгий. Верная невеста ждет тебя дома и будет убиваться, когда обратно корабль придет без тебя.
– Печально. Хорошо, что у нее останутся мои стихи! В них – вся правда обо мне. Такая память! Но ты можешь и не знать ничего… Ты так внезапно в экспедицию сорвался и уехал на Север – мне маменька писала – я чувствовал горе в каждой строчке. Вижу, нашли вы что-то необычное, раз ты тут.
– Нашли. Я точно нашел.
– Снова герой, – глаза брата засветились, – давай! – он вытянул шею и закрыл глаза.
– Герой, – пробормотал я и взмахнул ножом. Неоновая молния черканула темное пространство и ледяным осколком вошла в мою грудь. Сердце дернулось. Жора, почувствовав изменения, открыл глаза и злобно заверещал, когда увидел рукоятку ножа в моем сердце. Я тоже на неё смотрел. Потом поднял голову на злобного дикого и хотел сказать, что никогда моя рука не поднялась бы на брата, даже на такого не похожего и чужого. Но слова застыли льдом в глотке. Изо рта повалил пар. Холодный. Северный. Нхо отдернулись от меня. Потому что озеро вокруг вдруг стало покрываться тонким льдом. Вода видоизменялась. Кристаллизовалась, образовывая настил. Теперь уже все дикие верещали. Отчаянно барахтались, расплываясь в разные стороны. Лед трещал, ложась на воду панцирем. Лопался ползущими белыми молниями. А я запарил. Запарил над всем этим ледяным ужасом. Брат Жорка подпрыгнул, громко щелкая челюстями, пытаясь откусить полноги, и не оставил свои попытки до тех пор, пока в очередной раз упал не в воду, а на лед. Тогда только пришел в себя и уполз вьюном в стылое озеро. Я плыл по воздуху и видел, как Рота мне улыбнулся, махнул рукой в коротком прощальном жесте, а потом схватил старика шамана за лицо, встряхнул и раздавил на тысячу зеркальных осколков. С утратой шамана меня перестала удерживать невидимая сила, и тело понесло стремительно вверх.
Глава 25
– А волк мой, где? – бредил я, ворочаясь в горячих шкурах. Девушка не отвечала. Возилась с мисками. Не обращая никакого внимания на мои слова. Типичная женщина! Спрашиваю о самом важном, а она изводит меня молчаньем. Не замечает.
– Белый волк. Друг мой. Со мной бегал. Где он?
Карху замерла. Всего лишь на краткий миг. Вскинула бровь. Поджала губы.
– Какой волк?
– Мой. Хочу увидеть друга своего. Чтоб в лицо кто-то лизнул.
– Хочешь я тебя лизну?
Я испуганно замотал головой. Ее же потом не остановишь!
– Мне друг нужен. Волк мой.
– Волк? Уверен?
– Да!
– Не было никакого волка. Никогда.
– Да как не было, – я заволновался, запаниковал. На душе засаднило, – вы же его сами видели! Боялись! Ножом хотели бить. Дети с ним играли! Его каждая собачка надолго запомнила. А морда? У него же морда – вот такая была! – я широко развел руки, показывая. – Глаза разные. Рыбу всегда ел, а потом желудком мучился – не подойти. Зачем вы меня обманываете?
Карху вся поджалась. На лице появились строгие морщины, изломы в виде трафареток волшебных птиц. Длинные тонкие пальцы на узкой ладошке неспокойно потрогали себя, забарабанили по волпи, выбивая тихий ритм. Потом лопарка погладила свой тотем и сказала, не глядя на меня:
