Буддийская нирвана – это точно такой же центр покоя. Буддизм – это психологическая религия. Она начинается с психологической проблемы страданий: жизнь – это печаль; но есть спасение от боли, а спасение называется нирваной, которая является состоянием духа или сознания, а не местом, как, например, рай. Она возможна именно здесь, среди суеты жизни. Это состояние, которого вы достигаете, когда отказываетесь от навязчивых желаний, страхов, общественных обязанностей, потому что вы нашли свой источник свободы и можете действовать по своей воле. Добровольные действия, исходящие из этого центра, это и есть действия бодхисаттвы: участие в радостях и страданиях мира. Вы не делаете это принудительно, потому что уже освободились от страха, похоти и долга. Эти чувства правят миром.
В тибетской буддийской традиции есть поучительный рисунок, который представляет собой так называемое Колесо бытия. В мужских монастырях его никогда не размещают внутри, обычно – снаружи. Это образ мира, когда он все еще одержим страхом перед Властелином смерти. Шесть сфер жизни представлены как спицы постоянно вращающегося колеса: первая – жизнь животного, вторая – жизнь человека, третья – жизнь богов на небесах, четвертая – жизнь мучеников в аду. Пятая сфера имеет отношение к миру воинственных демонов, антибогов, или Титанов. А шестая, последняя сфера, – это голодные духи, воплощение изображения тех, чья любовь к другим была привязанностью, верностью и надеждой. Голодные духи изображаются с огромными, ненасытными животами и с точно обозначенным ртом. Но в каждой из этих сфер присутствует Будда, показывающий возможность для освобождения и просветления.
Три символических животных изображены на ступице, то есть в самом центре колеса, – свинья, петух и змея. Это силы, которые управляют колесом, а именно невежество, похоть и злоба. И наконец, внешний обод колеса символизирует ограниченность сознания каждого, кем управляет эта троица и кто охвачен страхом смерти.
Вокруг центрального изображения, которое также носит название «три яда», можно увидеть, что одни души спускаются в темноту, а другие поднимаются к просветлению.
МОЙЕРС: Что такое просветление?
КЭМПБЕЛЛ: Просветление означает признание сияния вечности во всем, независимо от того, как мы оцениваем определенный отрезок своей жизни – как божественный или дьявольский. Чтобы достичь просветления, нужно полностью освободиться от желания обладать благами этого мира и от страха их потерять. «Не судите, да не судимы будете», – читаем мы слова Иисуса. «Если бы двери восприятия были чисты, все предстало бы человеку таким, как оно есть – бесконечным»
[48], – пишет Блейк.
МОЙЕРС: Непростой путь.
КЭМПБЕЛЛ: Это божественный путь.
МОЙЕРС: Но неужели его могут пройти только святые и монахи?
КЭМПБЕЛЛ: Нет, я думаю, что люди искусства тоже могут. Настоящий художник – это тот, кто научился распознавать и воссоздавать то, что Джойс называет «сиянием» всех вещей. Это своего рода прозрение, дар представления истинной природы вещей.
МОЙЕРС: Разве это не значит, что мы, простые смертные, остаемся за бортом?
КЭМПБЕЛЛ: Я не думаю, что есть простой смертный. У каждого есть возможность получить свой жизненный опыт. Нужно признать и развивать его. Я всегда чувствую себя неловко, когда люди говорят о простых смертных, потому что я никогда не встречал заурядных мужчину, женщину или ребенка.
МОЙЕРС: Искусство является единственным способом достичь просветления?
КЭМПБЕЛЛ: Искусство и вера – наиболее подходящие пути. Я не думаю, что можно достичь просветления с помощью чисто академических философских рассуждений, потому что наука все превращает в понятия. Жить по велению своего сердца, открытого для страданий других, – путь, доступный всем.
МОЙЕРС: Таким образом, просветление доступно всем, а не только святым и художникам. Но если предположить, что возможность этого есть в каждом из нас, что это знание спрятано внутри нас в той коробочке, где хранится многовековая память, как раздобыть ключ к этой коробочке?
КЭМПБЕЛЛ: Ее можно открыть с чьей-то помощью. У вас есть близкий друг или хороший учитель? Помощь может исходить от конкретного человека, или из опыта, который придет, например, после автомобильной аварии, или из мудрой книги. В моем случае речь идет в основном про книги, хотя у меня было много замечательных учителей.
МОЙЕРС: Когда я читаю ваши книги, то часто думаю: «Мойерс, мифология посадила тебя на ветку старого дерева. Ты часть общества живых и мертвых, всех тех, которые жили задолго до твоего рождения и которые останутся и после твоей смерти. Мифология питала и защищала тебя, и ты должен заботиться о ней и защищать ее в ответ».
КЭМПБЕЛЛ: Да, это прекрасная поддержка в жизни, уверяю вас. Лично мне мифология придала очень много сил.
МОЙЕРС: Люди часть спрашивают, не ложь ли миф?
КЭМПБЕЛЛ: Нет, мифология – это не ложь, это поэзия и метафора. Говорят, что мифология – это предпоследняя истина, предпоследняя, потому что последняя не может быть выражена словами.
Мифология существует за пределами слов, за пределами представлений о чем-либо, за пределами буддийского Колеса жизни. Мифология заставляет разум выйти за границы знакомого к тому, что может быть узнано, но не может быть названо. Вот почему это предпоследняя истина.
В жизни важно приобретать опыт и, следовательно, приобщаться к тайне бытия, тайне нашего собственного существования. Это придает жизни новое свечение, новую гармонию, новое великолепие. Когда мы думаем мифологически, то обретаем гармонию с неотвратимостью земной юдоли. Негативные аспекты существования играют новыми красками, а вы узнаете их смысл и ценность. Вопрос только в том, сможете ли вы всем сердцем согласиться на то, чтобы отправиться в это путешествие.
Затем вы узнаете о тех позитивных аспектах и моментах, которые сначала кажутся скорее негативными. Большой вопрос, сможете ли вы сказать «да» своим приключениям.
МОЙЕРС: Путешествию героя?
КЭМПБЕЛЛ: Да, путешествию героя – путешествию во имя жизни.
Глава VI
Дар богини
Мифы о Великой Богине учат нас состраданию ко всем живым существам. Именно через них человек начинает ценить истинную святость земли, потому что это и есть тело Богини.
МОЙЕРС: Молитва к Богу начинается со слов: «Отче наш, иже еси на небесе́х…» Могла бы она начинаться со слов, обращенных к Матери?
КЭМПБЕЛЛ: Это символический образ. Подобные отсылки к религиозным и мифологическим образам имеют отношение к определенным уровням сознания или определенным аспектам опыта, которые понятны человеку. Эти образы побуждают человека размышлять о тайне своего собственного существования, об истоках его происхождения.
Существуют религиозные системы, где мать – главная родительница, так сказать, «начало».
