МОЙЕРС: Вы имеете в виду романтическую любовь, которую вы противопоставляете похоти, страсти и глубокому религиозному чувству?
КЭМПБЕЛЛ: Да. Вы, наверное, знаете, что свадьба во многих культурах организовывалась родственниками. Это не личное решение. В Индии и по сей день брачные агенты размещают в газетах специальные объявления о том, что нужны девушки для заключения браков. Я помню, как в одной знакомой мне индийской семье дочь собиралась выходить замуж. Она никогда не видела молодого человека, женой которого должна была стать, и все время спрашивала своих братьев: «Он высокий? У него темные волосы? Он красивый? Как он выглядит?» В Средние века такой брак был благословлен Церковью. И поэтому идея трубадуров о настоящей любви как о личном выборе была очень опасной.
МОЙЕРС: Потому что это было ересью?
КЭМПБЕЛЛ: Не только ересью, но и прелюбодеянием, можно даже сказать, духовным прелюбодеянием. Поскольку все браки были заранее организованы обществом, любовь, которая возникает при одном взгляде на другого, обладала большей духовной ценностью. Например, в истории о романтической любви Тристана и Изольды Изольда обручена с королем Марком. Но они никогда не видели друг друга. Тристан сопровождает Изольду во время пути ко двору короля Марка. Мать Изольды готовит любовное зелье, чтобы оно пробудило любовь в тех, кто женится.
Отвечать за любовный эликсир должна нянюшка Изольды, которая отправляется в путь вместе с ней, но так получается, что Тристан и Изольда выпивают эликсир, принимая его за вино. Их охватывает любовь. Но они уже были влюблены друг в друга, просто еще не знали об этом. Эликсир просто делает эту любовь сильнее. Думаю, что каждый испытывал нечто подобное в юности.
Проблема, с точки зрения трубадуров, заключается в том, что король Марк и Изольда, которые должны пожениться, не готовы для любви. Они никогда не видели друг друга. Истинным может быть только такой брак, который заключается после признания личности другого, физический союз просто воплощает единство душ. Невозможно, чтобы это происходило в обратном порядке, чтобы физический союз наполнился духовным содержанием с течением времени. Брак начинается с духовного влечения, с любви, которую олицетворяет Амур.
МОЙЕРС: Христос говорит о «прелюбодействе в сердце», то есть о нарушении верности духовному союзу в помыслах и в сердце.
КЭМПБЕЛЛ: И каждый брак, заключенный обществом, а не по велению сердца, был таким нарушением. В этом смысл рыцарской любви в Средневековье. Она находится в полном противоречии с тем, как Церковь относится к любви и браку. Слово AMOR (любовь), если прочесть его наоборот, становится словом ROMA (Рим), то есть Римско-католической церковью, которая всегда благословляла браки как политические и общественные союзы. И на этом фоне вдруг зарождается движение, которое прославляет любовь как личный выбор, как зов сердца.
Конечно, в этом есть и опасность. В истории о Тристане и Изольде, когда молодая пара уже выпила любовный эликсир и няня поняла, что произошло, она подошла к Тристану и сказала ему: «Вы выпили свою смерть». И он ответил: «Под смертью вы понимаете муки любви?» В этом и заключался основной смысл: от любви нужно было страдать. Другого возможного проявления и реализации этого опыта в мире нет. Тристан говорит: «Если под смертью вы понимаете страдания любви, тогда знайте, что в этом моя жизнь. Если под смертью вы понимаете наказание, которое мы должны будем принять, когда все раскроется, то я готов к этому. И если под смертью вы понимаете вечные муки в пламени ада, я принимаю и это». Вот что значит любить.
МОЙЕРС: Действительно, это страшная перспектива, особенно для католиков в Средние века, которые буквально верили в пламя ада. В чем смысл того, что сказал Тристан?
КЭМПБЕЛЛ: Он говорит, что его любовь больше смерти, боли, страданий и всего остального. Это признание страданий во всем их объеме.
МОЙЕРС: И он выбирает муки любви, хотя это означает вечное проклятие и вечные муки ада.
КЭМПБЕЛЛ: Каждый наш выбор, который мы делаем по зову сердца, должен быть сделан именно таким образом: с осознанием того, что ничто не испугает меня и не заставит свернуть с выбранного пути. Неважно, что произойдет, это смысл моей жизни и всего, что я делаю в ней.
МОЙЕРС: И в выборе объекта любви тоже?
КЭМПБЕЛЛ: И в этом выборе тоже.
МОЙЕРС: Вы когда-то писали, что, оказываясь в аду или в раю, мы оказываемся именно там, куда хотели попасть.
КЭМПБЕЛЛ: Идея принадлежит Бернарду Шоу или даже Данте. Наказание в аду – это наказание, на которое вы обречены навеки. Находясь на земле, вы думали, что готовы к нему.
МОЙЕРС: Тристан хочет любви, блаженства, и он готов страдать за это.
КЭМПБЕЛЛ: Да. Как говорит Уильям Блейк в своем прекрасном сборнике афоризмов «Бракосочетание Рая и Ада», «Я ходил меж кострами Геенны Огненной ‹…› принимаемой Ангелами за мучительные страдания и безумие»
[57]. Иными словами, для тех, кто там находится, не для ангелов, это не пламя страдания, а пламя восторга.
МОЙЕРС: Я помню, что в «Аду»
[58] Данте описывает свои наблюдения за известными историческими любовниками. Он видит Елену, Клеопатру и Тристана. В чем смысл этого?
КЭМПБЕЛЛ: Данте передает отношение Церкви к тому, что такое ад и кто там страдает.
Вы помните, он видел молодых любовников из Италии, которые жили в одно с ним время, Паоло и Франческу. Франческа влюбляется в Паоло, брата своего мужа. И Данте, как социолог, говорит: «Дорогая, как это произошло? Чем это было вызвано?» И затем следуют самые знаменитые строфы Данте. Франческа рассказывает ему, как она и Паоло сидели под деревом в саду и читали вслух историю Лан-селота и Гвиневеры. «И когда мы читали об их первом поцелуе, мы посмотрели друг на друга и больше не читали эту книгу в тот день…»
[59] И это начало их падения.
Трубадуры не принимают того, что такое прекрасное переживание должно быть осуждено как грех. Любовь – смысл жизни, это высший опыт.
МОЙЕРС: Имел ли это в виду Вагнер, когда в его опере о Тристане и Изольде герой говорит: «В этом мире позвольте мне иметь свой мир, быть проклятым или спасенным»?
КЭМПБЕЛЛ: Да, именно об этом и говорит Тристан.
