Мы направляемся в Хеврон.
Мы едем в белом Chevrolet по нескончаемым дорогам.
— Дорога от Рамаллы дo Хеврона заняла бы полчаса, — говорит Лина, — если бы не израильтяне. Опять обвиняют израильтян, только в этом случае она права. Кратчайшая дорога требует проезда через Иерусалим, и для этого нужно разрешение на въезд в Израиль, поэтому мы петляем объездными горными дорогами и вади. Но этот ван совершает стремительный объезд, летя по палестинским дорогам и позволяя мне дивиться на красоты и тайны гор, открывающихся передо мной километр за километром. Голые горы, живописные и суровые, высохшие, высокие, каждая, поражающая своей неповторимой формой — такие же, как люди на этой земле.
Я не знаю, почему мы отправляемся в Хеврон. Поток несет меня туда, куда приведет.
Проезжаем Национальный парк под названием Иродион. Что это значит? Лина не знает. Мы видим группу древних живописных колонн, возвышающихся перед нами. Мы заглядываем в туристический справочник и читаем, что этим колоннам две тысячи лет. Рядом с колоннами небольшой дом, и старая арабская чета сидит снаружи, наблюдая за тем, чтобы солнце двигалось правильно с востока на запад. Лина подходит к ним и спрашивает, что это за столбы; в Саудовской Аравии никто никогда не рассказывал ей. Мужчина отвечает: а, эти столбы стоят здесь уже двадцать лет.
— Кто их здесь поставил?
— Евреи.
Перед нами гора, ведущая вверх и вверх, возможно, к обиталищу небесных ангелов.
— Что на вершине горы?
— Евреи из далекого прошлого.
Там, наверху, постепенно выясняю я, территория Управления природы и парков Израиля. Что они там делают? Ну, две тысячи лет назад там стоял дворец, а также, по утверждению археологов, это предположительное место захоронения царя Ирода, еврея "из далекого прошлого."
Ого. Это же царь Ирод. С Храмовой горы. Это место не слишком вяжется с палестинским историческим рассказом, но я ничего не говорю. Я же тупой немец.
Мы возвращаемся к вану. Мы едем все дальше и дальше, и очень скоро этот летящий ван достигает Хеврона. Когда мы выходим, я смотрю на номерной знак. Это не обычный номерной знак. Нет. Этот ван принадлежит палестинскому правительству.
Хорошо быть в курсе.
Мы гуляем по улицам Хеврона, по его палестинской стороне. Последний раз, когда я был в Хевроне, я в основном находился в дозволенных для евреев 3 процентах и всего лишь несколько минут, в самом начале, на другой стороне. Сейчас я нахожусь в центре города. Какой красивый город. Живой, освещенный, кишащий людьми, полнокровный и довольно большой.
— 33 процента палестинцев Западного берега, — говорит мне Лина, — живут здесь.
На улицах я вижу таблички USAID, обозначающие проекты, финансируемые правительством США. И они тоже в Палестине.
Здесь я вижу гораздо чётче различие между арабским и еврейским районами Хеврона. Здесь нет запустения, нет безобразных куч мусора, и это не гетто. Сколько чернил пролито зарубежными журналистами, описывающими трудности, вызванные для арабов Хеврона еврейскими поселенцами. Журналистами, привычно забывающими упомянуть богатство этого города и комфорт его жителей. Почему бы различным зарубежным гидам не делать туры в эту часть Хеврона, в его пленительные 97 процентов?
Лина, вероятно, по приказу Джибриля хочет, чтобы я посетил мечеть Ибрагима, т. е. "Пещеру патриархов", которую я посещал будучи в еврейской части города, — святом месте как для мусульман, так и для евреев, которое разделено между ними и имеет два отдельных входа. И я отвечаю, что я был бы рад. И когда мы там оказываемся, я действительно рад. Место идеальное, великолепное и вдохновляющее. Лина молится, а я хожу вокруг, пытаясь украдкой заглянуть в еврейскую часть, а затем Лина говорит, что мы должны идти.
Мы отправляемся смотреть юношеский футбольный матч, где нас ждет Джибриль. Палестинская команда проигрывает. Эта игра заканчивается, а другая начинается. Джибриль хочет, чтобы мы посетили палатку протеста где-то в городе, где, как он говорит, проходит демонстрация.
Мы быстро туда прибываем. На земле стоит палатка. Много плакатов. Пластиковые стулья. Люди сидят вокруг печального старика с красными глазами и едва ли искоркой жизни и бормочат что-то в его уши. Старик смотрит куда-то вдаль, как будто старается увидеть там своего сына, находящегося в милях и милях отсюда, но не может. Его сын, Махмуд Абу Салах заключен в израильской тюрьме и приговорен к многим годам пребывания за решеткой за совершение террористических актов.
— Что он сделал? — спрашиваю я Лину.
— Ничего, — говорит она и добавляет, что он болен неизлечимым раком.
В эти дни, когда израильтяне и палестинцы ведут мирные переговоры, Израиль выпускает ряд палестинских заключенных, но Абу Салах к ним не относится. Через несколько минут показывается Джибриль и произносит короткую речь, заявляя, что израильская "фашистская оккупация не достигнет своих целей". Похоже, эта демонстрация была поспешно организована, и за ней стоит Джибриль, пожелавший изобразить небольшое шоу для немца Тоби.
* * *
Теперь выясняется, что недалеко отсюда проходит свадьба, и Лина говорит, что Джибрилю хочется повести меня туда.
Человек с заднего сидения вана быстро и аккуратно снова заталкивает меня в машину. Мы едем быстрее быстрого. Ван останавливается прямо возле огромной толпы на открытом воздухе. Ревущая музыка, вокруг сотни людей. Они явно ждут моего появления, и меня сопровождают из вана в радостный эпицентр происходящего, как если бы я был саудовским принцем. Я сказал "принцем"? Нет. "Королем" — более подходящее слово. Люди выстраиваются приветствовать меня, пожимают мои святые руки. Король. Да. Если вы смотрите саудовское телевидение и наблюдаете толпы, приветствующие короля — то, что Саудовское телевидение показывает миллион раз в день, поскольку они больше ничего не могут показать — вы в секунду распознаете оказываемую мне честь.
Я в восторге. Я — обладатель нефтяных месторождений.
Люди смотрят на меня, они улыбаются мне.
Пока я продвигаюсь, мне начинается казаться, что некоторые не знают, кем является мое Величество, но поскольку они видят, что их друзья пожимают святую руку, они тоже это делают. Им любопытно выяснить, кто же я такой. Да. Но, между нами, я понятия не имею, что происходит. Возможно произошла ужасная ошибка, но это известно только Пророку Мухаммеду. Он на небесах, рядом с Аллахом, он знает все. Я же ничего не понимаю.
Хотя, должен признаться, я быстро привыкаю к своему новому статусу. Требуется мгновение, чтобы привыкнуть, что тебе поклоняются. Это кажется для тебя естественным в считанные секунды. Король Тоби Первый. Мое привыкание к власти, к тому, что я принц и правитель, что мне поклоняются и мной восхищаются, смешивается с осознанием того, что эти поклонники находятся под моим полным контролем, и я могу делать с ними все, что захочу, что я реальный царь Ирод. Это удивительно и потрясает.
