И за мгновение до того, как этот тип тоже прикажет мне читать Фатиху, я решаю, что с меня довольно и разворачиваюсь. Я выхожу, пересекая поперек великолепные по красоте дорожки. И вдруг понимаю, что невольно подошёл к другому входу в мечеть. Арабский мальчонка, может, шести лет отроду, останавливает меня. "Ты мусульманин?", — требовательно спрашивает он. Так. Теперь я должен читать Фатиху ребенку.
Пошёл бы ты лучше развлёкся Facebook-ом, проклинаю я его про себя, но ничего не произношу. Это святой город, и, может быть, этот ребенок — пророк. Последнее, что мне в этой жизни не хватало, это вступать в бой с пророком. Я продолжаю идти, пока не обнаруживаю кафе, посещаемое местными мусульманами. Я тоже местный — немец-темплиер, ожидающий Мессию в Святом Городе, так что, пока Он придет, я нуждаюсь в кофе для поддержания энергии. Я пью одну чашку кофе за другой. Арабский кофе, позвольте мне с вами поделиться, гораздо лучше любого Starbucks, Jacobs и любого итальянского, который я когда-либо пробовал. Я пью столько кофе, что, естественно, природа начинает говорить во мне, и спрашиваю официанта, где мужской туалет. "Ты мусульманин?”,- спрашивает он.
— Да, клянусь Аллахом!
Сегодня я декларирую свою исламскую веру чаще, чем самый преданный из талибов Афганистана.
— "Пойди к Аль-Аксе".
— Я был там, но еврейские полицейские думают, что я только наполовину мусульманин. Они действуют мне на нервы!
— Покажите им свой паспорт.
— У меня его нет с собой.
— Тогда ты должен пойти к Еврейской Стене.
Я выхожу из кофейни в направлении еврейской стены и вижу арабскую надпись на арабской стене возле кафе: "Аль-Кудс скоро будет свободен". "Аль-Кудс" (означающий "святой") — это Иерусалим. "Свободный" означает свободный от евреев. И я задаюсь вопросом, кто будет защищать мечети от таких людей как я, когда евреев не будет? Аллах его знает.
Мимо проходят три маленькие девочки, может быть, пяти лет отроду. Прекрасны, как ангелочки, и все трое одеты в хиджаб. В таком юном возрасте и уже считаются сексуальным искушением.
Мне нужен туалет, и я не хотел бы идти для этого в церковь, к Еврейской стене или к арабской стене. Должен же быть где-то здесь туалет, не все же жители этого города мочатся в обителях своего Бога.
Я намерен найти туалет в нерелигиозном месте. Я продолжаю идти, пока не прохожу мимо дома с сидящим снаружи человеком, который смотрит на меня, будто он охранник. Если он охраняет какое-то место, предполагаю я, это должно быть симпатичное место, имеющее внутри хороший туалет. Логика проста, не так ли? Я следую за каким-то человеком, явно знакомым охраннику, как если бы мы — человек и я — родственники, и вхожу.
* * *
Нет, туалета пока нет; это классные комнаты. Вывеска на стене говорит, что это Аль-Кудс. В университете должен быть туалет, думаю я, но спросить о туалете некого, ибо все слушают лекцию.
Что ж, мне придется сидеть до конца лекции, и я сажусь. Лекция — часть цикла, финансируемого европейским сообществом; очень интересно. Здесь мне предстоит услышать об интифаде, об оккупации, о чести и достоинстве, об "опыте отказа палестинцам в их основных правах" — всему этому учат палестинские эксперты из Европы. Во время краткого перерыва один из преподавателей, британец, говорит мне, что на самом деле он палестинец, родившийся в Галилее. Это означает, что вы израильтянин, не так ли? — спрашиваю я. Нет, — говорит он. Британец? — Нет. Он живет в Великобритании, платят ему европейцы, а его миссия состоит в том, чтобы освободить Палестину.
Но прежде чем он освободит Палестину, мне нужен туалет.
— У вас здесь есть туалет, профессор?
— Да, поднимитесь наверх и там увидите.
Отлично. Я иду туда. Туалет чистый и я могу им воспользоваться без предварительной просьбы прочитать Фатиху или надеть кипу на голову. После этого я возвращаюсь в класс. Здесь несколько профессоров плюс еда и питье — столько, сколько захочется, все с любовью оплачено щедрыми европейцами.
Число палестинцев, присутствующих в классе, два. Это единственный в мире класс, где у каждого студента есть несколько личных профессоров.
На стене картина с оливковым деревом и надписью: "Мы не уйдём." Для лекции используются проектор и ноутбук. Преподаватель говорит по-арабски, сопровождающие слайды — на английском языке. Как и в случае с гидом Западной Стены, технология очень важна, чтобы поведать хорошую историю. Здесь же есть видео камера, довольно дорогая на вид, но сегодня не используемая. Может быть, завтра. На сиденье рядом со мной никого нет, только книга Раджа Шехаде по юриспруденции, опубликованная Институтом Палестинских Исследований в Вашингтоне, округ Колумбия. Название книги "Закон оккупанта: Израиль и Западный берег реки Иордан". Я открываю эту американскую книгу. Она отредактирована, как написано, Международной комиссией юристов в Женеве, Швейцария. Это не сухая книга для юристов, как я ожидал, а действительно сочное описание израильской жестокости по отношению к палестинцам, жестокого обращения с арабскими заключенными, преследования палестинских студентов, сноса домов и прочие вещи, плохо сочетающиеся с хорошим кофе и булочками. На следующем пустом сидении еще одна книга: "Кембриджский компаньон Ханны Арендт". А она как сюда попала?
Поскольку студентов, собственно, нет, оживленная дискуссия разгорается между приехавшими профессорами, которые беседуют друг с другом (ибо два присутствующих студента не в счёт) об оккупации и страданиях. Они не выглядят сильно страдающими, ну да что я понимаю. Я ведь зашёл помочиться и случайно застал этих образованных мужчин и женщин.
Чтобы добавить видеоряд к обсуждаемой теме, в которую профессора вовлечены, на стене высвечивается женский образ в хиджабе плюс мужчина. Если я правильно понимаю происходящую интеллектуальную беседу, одетые в хиджабы дамы — пламенные феминистки.
А я мормон.
Почему Европейская Комиссия, спонсор этого мероприятия, посылает самолётом европейских профессоров в Иерусалим, чтобы они побеседовали друг с другом, вместо того, чтобы принять их, скажем, в Южном Тироле, является для меня большой загадкой.
Я захожу в офис поблизости, чтобы выяснить, что это за университет такой с двумя студентами на лекции. Человек, сидящий за письменным столом, с удовольствием отвечает на мои вопросы. "Оккупация, — говорит он, имея ввиду израильтян, — выбрасывает мусульманских жителей из своих домов в Восточном Иерусалиме и заселяет на их место евреев."
— Когда? Сейчас?
— Все время!
— И сколько домов?
— Много!
— Как много?
— Повсюду!
— Как много?
— Тридцать!
— Тридцать?
— Тридцать.
Как долго они, оккупанты, здесь находятся? Я имею в виду, что если мы считаем с 1967 года, то…
— Нет, с 1948 года!
