* * *
В какой-то момент на определенном участке прогулки и без всякой причины, Тоби решает отойти от Джибриля Аравийского и и начать изучение Святой Земли самостоятельно.
— Не ходи туда сам, — предупреждает Джибриль Аравийский немца Тоби, — они увидят твои светлые волосы и убьют тебя!
Кто они? Лучше мне не спрашивать.
— Вы посещали наши лагеря беженцев? — спрашивает Олимпийский ходок свою арийскую половину, как если бы лагеря беженцев были Диснейлендом, который туристу не стоит пропускать.
— Нет, пока нет. Но я бы с удовольствием.
— Нидал! — Джибриль подзывает одного из лизателей мороженого, сразу приближающегося, чтобы услужить хозяину, — ты устроишь для немца показ лагеря беженцев!
Нидал кивает в знак послушания, а затем предлагает мне банан.
Палестинские бананы, позвольте вам сказать, слаще меда. Это не те бананы, с которыми я знаком в Штатах, импортные и безвкусные. Ничего общего. Это Святые Бананы, свежие и священные.
Я откусываю банан, духовно приподнятый, и Джибриль спрашивает:
— У нас здесь есть хороший врач-немец, он живет в Иерихоне. Хороший немец. Хотел бы с ним встретиться?
Это последнее, что мне нужно. Встретить немца, лично знающего Джибриля. Господь небесный! Я не в состоянии обмануть настоящего немца моим "чисто немецким акцентом".
Ведь это смертельный приговор, как я должен выкручиваться?
Этот Джибриль, думаю я про себя, совсем не прост. Он подводит под меня мину, которая вот-вот взорвется. Я должен придумать, как станцевать на ней. Как с этим справиться?
Ну что ж, Тоби — истинный немец, истинный ариец, он любит немецкий народ и сделает все возможное, чтобы встретиться с их представителем. Безусловно, — говорю я Джибрилю, — для меня это честь и удовольствие познакомиться с немецким врачом, который занят помощью палестинскому народу, жертвуя свой опыт и время на это.
Теперь Джибриль поручает Нидалю устроить обед, на который будут приглашены Джибриль, Тоби, немецкий врач плюс еще трое немецких друзей.
О Господи! Сколько немцев у этого Джибриля в запасе?
Как я смогу обмануть четырех немцев? Аллах велик, он пошлет ангела на моем пути, чтобы спасти меня от прощупывающих глаз моих немецких собратьев.
Мы подходим к перекрестку, и Джибриль спрашивает:
— Хотите повернуть направо в Иерихон или хотели бы продолжать еще несколько часов?
— Сколько еще часов?
— До полуночи или, если предпочитаете, до двух часов ночи. Мне подходит, чтобы вы ни сказали.
— Думаю, пришло время посмотреть Иерихон. Это самый древний город мира, как я слышал. Это правда?
— Люди говорят, что да.
— Сколько ему лет?
— Десять тысяч лет.
— Мы обязаны его посмотреть!
— Как хотите.
Мы поворачиваем к Иерихону. Темно, Много я не увижу, но у Джибриля есть там дом, и для нас там готовят обед.
Мы идем еще час или два, и предстоит пройти еще долгий путь, прежде чем мы достигнем дома Джибриля. Мимо проезжает полицейская автомашина, и офицер за ее рулем останавливается, чтобы благословить Джибриля всеми благословениями Аллаха. Джибриль спрашивает его, что нового. Офицер выходит из машины и что-то рассказывает, стоя рядом с Джибрилем. Я могу расслышать только несколько слов, которыми они обмениваются, что-то касательно "евреев", но в каком контексте я не понимаю. После того, как офицер уезжает, я спрашиваю Джибриля, что произошло.
— Евреи узнавали у него, какова цель моего сегодняшнего похода".
Мы вместе смеемся над глупыми евреями, которым неведомо, что такое спорт, и продолжаем идти.
Я зажигаю сигарету.
Джибриль говорит мне, что не стоит этого делать, ибо ходьба и курение — сочетание не слишком идеальное. Я говорю ему, что я давно пристрастился и нет никаких шансов, что он сможет убедить меня прекратить. Таков я, курящий немец.
Рядом с Джибрилем останавливается молодой парень, которого тоже зовут Джибриль. Джибриль старший кладет руку на плечо Джибриля младшего, и они идут вместе шаг в шаг.
— Его мать назвала его в мою честь, — говорит мне Джибриль с гордостью.
И тут генералу Джибрилю приходит в голову блестящая идея:
— Ваше имя с этого момента Абу Али.
Я принимаю это с радостью. Я играл с именами слишком долго и устал от этого. Я хочу быть тем, кто я есть, открыто жить со своим настоящим именем. Абу Али. Это мне подходит. Это идеальное имя для меня. Наконец-то мне не придется менять больше имена. Абу Али.
* * *
Джибриль и его ближайший и новейший друг Абу Али, т. е. я, наконец, добираемся до дома Джибриля или, чтобы быть более точным, до одного из домов Джибриля. Ужин подан. Все замечательно. Хумус, острый перец, свежие помидоры, свежий хлеб, омлет, чай, кофе, яблоки, и множество других замечательных закусок.
— Ешь, Абу Али, ешь, — приказывает мне Джибриль.
И я ем.
Все.
Джибриль, напротив, ест только овощи. Помидоры, огурцы, лук. Здоровую пищу. И халву. Да.
— Мне нужно немного сладкого, Абу Али, — говорит он.
Пожилой мужчина приближается ко мне.
— Вы знаете, что означает Абу Али?
— Скажите мне вы.
— Храбрец. Герой.
Мне это отлично подходит!
Все соглашаются.
То, что они мне не говорят, возможно, предполагая, что я и так это знаю, что есть еще один белый, которого палестинцы почтили именно этим именем.
Адольф Гитлер.
Может быть, мне следует вернуться к Амосу Озу и представиться ему моим настоящим именем. Но не сейчас. Сейчас я ем, и ем, и ем. Еще пита, лаваш и еще один лаваш. Абу Али любит поесть, но Джибриль уже насытился своей постной пищей и пытается занять себя чем-то повкуснее. У него есть телефон, и он делает то, что делает каждый мужчина или женщина, не занятые лавашем: звонит кому-то. Кому? Немецкому врачу. Они говорят минуту и Джибриль протягивает мне телефон. Джибрилю хочется услышать, как Абу Али говорит на своем идеальном немецком языке.
Согласитесь, это будет большим развлечением.
— Абу Али, — говорит Джибриль, — немец хочет с вами поговорить.
Глаза всех присутствующих сосредоточиваются на мне. Большинство из них шли долгие часы, и теперь прекрасное время расслабиться, прослушиваясь к романтичному звучанию немецкого языка.
Я беру телефон.
Дорогой Иисус! Как я избегну твоей судьбы на кресте?
Я прикладываю трубку ближе ко рту, и наполняюсь религиозным пылом.
