Он не может говорить и только жестикулирует лицом и руками.
Тут же присутствует группа журналистов, в основном иностранных, но также местных палестинских. Тихо шумят камеры и записывающие устройства. Один из журналистов спрашивает:
— Как вы себя чувствуете в Израиле?
Он взглядывает, как бы говоря: "Хорошо".
— Откуда вы? — спрашиваю я его.
Он смотрит на меня, жестами показывая, что хочет написать свой ответ, это он может сделать.
Я прошу больничный персонал дать ему ручку и бумагу. Они приносят.
Он пишет. Это занимает столетие: "Дераа".
Там, где война началась два года назад. Там, в центре всего этого ада.
Он показывает на свой живот и пытается что-то рассказать мне.
— Живот, — говорит он.
— Да дарует Аллах вам здоровье, — говорю я ему. Он нежно меня касается и жестом показывает, что хочет написать что-то еще.
Когда он начинает писать, съемочная группа просит меня подвинуться. В чем дело? Они хотят снять его, неважно, что раненый прилагает такие усилия, чтобы говорить со мной.
Пусть идут к черту. Я не двигаюсь.
Халид показывает мне пальцы, пять. Едва слышно, он произносит:
— Пятеро детей.
Он отец пятерых детей, если они все еще живы.
— А что с вашей женой? — спрашиваю я.
Он тронут. Он не привык к журналистам, которым интересен он сам.
Он подвигает раненую руку ближе ко мне, берет мою руку, медленно подносит ее к своим губам и целует.
Мне хочется плакать.
Я тоже целую его.
Этот простой человеческий жест переполняет его. Он жестом показывает, чтобы я отослал других журналистов подальше, а затем берет мою руку снова ее целует.
Это душераздирающе.
Он берет своей правой рукой мою левую и удерживает ее. Я глажу его левую руку и голову. Он едва может дышать, ему это очень тяжело, и он держится за меня как только может. От этого ему становится легче, и он снова показывает жестом, чтобы другие журналисты ушли. Я думаю, что, возможно, он хочет, чтобы я тоже ушел, и двигаюсь, но он снова берет меня за руку.
Мне хочется плакать, но вместо этого я глажу его.
Персонал просит нас всех удалиться. Я делаю шаг назад, но Халид не хочет меня отпускать. Я снова подхожу, и он медленно приподнимает одеяло со своего тела, показывая мне свою рану, огромную дыру там, где должен быть живот.
Выживет ли этот человек, или я смотрю в жестокое лицо смерти?
Я хочу обнять его, дать ему каплю поддержки. Он смотрит на меня, человека, которого он никогда не встречал раньше, глазами, наполненными любовью.
Я никогда не забуду Халида, человеческое лицо в пейзаже наемных журналистов.
Снаружи, у входа в больницу, где сейчас я стою и курю сигарету, чтобы успокоиться от злости на иностранцев, я вижу машину скорой помощи с надписью: "В память о шести миллионах, погибших в Холокосте".
Эта машина скорой помощи, подаренная неким Виктором Коэном из Бока-Ратон, Флорида, США.
* * *
Наемные журналисты и я продолжаем двигаться на север, ближе к Сирии. Все выше и выше в сторону Голанских Высот, где огромные горы приветствуют нас. Может я в Тироле?
Эта страна, обладательница самой низкой точки на земле, Мертвого моря, поднимается здесь до высот покрытых снегом — перепад высот, который трудно представить на такой небольшой площади. География этой земли, судя по тому, что я видел, столь же различается от места к месту, как и ее люди. Крайности как на земле, так и в людях, на ней живущих.
Мы продолжаем ехать и попадаем в Мадждал-Шамс, друзскую деревню на Голанских высотах. Друзы — арабы, являющиеся особыми мусульманами, живут по обе стороны от сирийско-израильской границы. Сидящий в местном ресторане парень-друз дает мне свою визитную карточку на случай, если я захочу прийти еще раз. Там написано, что его адрес: "Оккупированные Голанские Высоты".
В другой части ресторана я получаю шанс увидеть и услышать, как европейские журналисты интервьюируют местных жителей с целью извлечь подходящие их мировоззрению ответы. Наблюдать это захватывающе и интригующе.
Британский журналист и житель деревни, друз, обсуждают вероятность войны с Сирией и возможность использования здесь химических бомб. Вот как это выглядит:
J: У вас есть противогазы?
D: Нет.
J: А израильские власти снабжают вас противогазами?
D: Нет.
J: Но в целом, израильские власти предоставляют гражданам Израиля газовые маски, не так ли?
D: Да, я думаю, что так.
J: Они дают маски своим гражданам, а вам — нет. Правильно?
D: Думаю, что да.
J: Выходит, евреи получают их, а вы нет. Интересно.
D: Я не знаю.
J: Они не предлагают вам никаких масок, не так ли?
D: Нет, я думаю, что они распределяют маски только в больших городах, таких как Тель Авив или Иерусалим.
J: Но они распространяют их среди местных жителей-евреев?
D: Может быть. Я не знаю.
J: Возможно, они распределяют маски своим, но не вам.
D: Может быть.
J: Значит, они предлагают маски евреям, но не друзам. Действительно интересно!
К этому моменту житель полностью запутан, он зажигает сигарету и начинает разговаривать с другим жителем, сидящим рядом.
Что касается журналиста, то он видит, что я наблюдаю за ним, и его лицо становится злобным. Он бросает на меня сердитый взгляд и уходит.
Да Благословит Бог Королеву.
* * *
Наша следующая остановка — гора Бенталь. Здесь вы стоите и видите Сирию прямо перед вашими глазами. Сирию, откуда пришел Халид, где находятся его жена и пятеро детей, если они все еще живы.
Какая Израиль маленькая страна! Нужно лишь три часа, с остановками на кофе, сигареты, и туалет, чтобы добраться сюда из центра Израиля. Причем, примите во внимание, что это не Америка, и значит, путь часто проходит по небольшим, второстепенным дорогам. Иными словами, вы можете пересечь Израиль вдоль на автомобиле примерно за пять часов, с юга на север. Пересечение Израиля в ширину займет у вас долю этого времени, от десяти минут до двух часов, в зависимости от того, где выбрать пересечение.
Малюсенькая-малюсенькая страна, но мир настолько ею заинтересован. В этом нет ничего общего с логикой. Может быть, это вещь "духовная"?
Возможно, я должен найти духовного лидера и посмотреть, имеется ли у него или у нее объяснение.
