В Израиле есть город, больше, чем все остальные, выступающий за мир, это Тель-Авив. Я был там раньше, но, возможно, я недостаточно оценил его "мирный потенциал", поэтому я снова еду туда. Я прощаюсь с югом и двигаюсь в центр Израиля, в город мира.
* * *
Тель-Авив, мировая столица стиля Баухаус, известный как Белый город (Тель-Авив является объектом Всемирного наследия ЮНЕСКО) — это тот город, который Шарон обожает. Шарон, владелец ресторана суши, уже собирается сесть на свой велосипед, когда я подхожу к нему. Я прошу его объяснить, в чем квинтэссенция среднего тель-авивца, и к счастью для меня, он, проникнувшись ко мне симпатией, как если бы я был одной из его рыб, соглашается.
— Вы хотите знать, кто мы? Мы гуляем, мы любим гулять, а затем посидеть в кафе, выпить и съесть что-то, а потом погулять еще, после чего посидеть и выпить в другом кафе. О нас говорят, что мы живем как в мыльном пузыре, и это правда. У Израиля проблемы на севере и на юге, с Сирией, с ХАМАСом и Египтом, но нас это не касается. Мы просто сидим, надеясь, что все как-то образуется, и пьем пиво. Мы любим пиво, хотя и не пьем его в таких количествах как немцы, у нас нет немецкой способности к потреблению пива. У нас есть клубы и есть, это важно, море. Море дает нам вдохновение и дарит спокойствие волн, морских ветров и бесконечного простора. Каждый день, когда я еду на работу, я делаю небольшой круг, чтобы проехать вдоль пляжа. Море очень важно. Пойдите немного погуляйте, посидите, выпейте кофе или пиво и просто почувствуйте себя хорошо.
Я следую совету Шарона и немного гуляю, чтобы почувствовать тель-авивское мирное спокойствие. Во время прогулки пешком я вижу на стене ближайшего здания довольно забавное граффити: "Биби это имя собаки". Я еще немного иду, потом сажусь в кафе, чтобы немного попить. А потом еще иду. Вижу другое кафе и сажусь. Беру чашечку латте и после этого гуляю еще немного. Останавливаюсь выпить диетической колы, сижу, встаю, гуляю, покупаю печенье, сижу, гуляю. Иду и иду. Без всякой цели.
Я гуляю неспешно, лениво, поворачиваю направо, поворачиваю налево, иду прямо, и вдруг встречаю человека с громкоговорителем. Он вещает:
— Сегодня вечером мы возьмем нелегальных суданцев, поджарим их и сделаем кебаб.
Я зашел на какую-то вражескую территорию?
Возможно.
На улице, по которой я сейчас иду, больше нет либеральных тель-авивцев. Я, очевидно, зашел слишком далеко. Район, в который я только что зашел, — место обитания бедняков, настоящих бедняков. Именем обитателей этих районов либералы и социалисты затевают войны, но сами они здесь не живут и не гуляют.
Как я быстро выясняю, Верховный суд Израиля только что решил, что нелегальные суданские иммигранты, которые были арестованы и заключены в тюрьму властями, должны быть освобождены в течение девяноста дней. Это постановление пугает бедняков, потому что когда нелегалы будут освобождены, они придут сюда, где уже живут нелегалы, приехавшие раньше. Прямо рядом с бедными районами в окрестностях, где ранее существовал старый центральный автовокзал, тысячи и тысячи суданских и эритрейских беженцев заселяют старые дома и улицы на протяжении последних нескольких лет. Куда придут освобожденные нелегалы, спрашивают меня бедные? Сюда.
Я прохожу через этот район, чтобы посмотреть на нелегалов. Улица за улицей, дом за домом, выглядят как все что угодно, но только не Израиль. Есть ряд роскошных домов, воздвигнутых в непосредственной близости от ветхих, но если это место на что-либо похоже, так это на Гарлем старых времен, когда там не показывался ни один белый человек.
Я стараюсь разговориться с нелегалами. Задача не такая легкая для белого человека. Увидев меня, они считают, что я чиновник иммиграционный службы, пришедший арестовать их. "Никаких фотографий!" — первые слова, которые они произносят, завидев меня.
* * *
Я сижу на улице на скамейке рядом с парой таких нелегалов, но они со мной не разговаривают. Они заняты, очень заняты ничего неделанием. Они бродят, сидят или спят там, где найдется тенистый уголок. Я гляжу на них и говорю самому себе: "Да ведь и я могу делать то же, что и они. В конце концов, это моя известная всему миру специализация — ничего не делать. Если бы я был не живым существом, а местом на карте, я бы, несомненно, завоевал признание ЮНЕСКО.
Постепенно нелегалы, люди, пробравшиеся в Израиль обманным путем, начинают разговаривать со мной. Они догадываются, что я кандидат для признания ЮНЕСКО, а не правительственный инспектор. Эритреец, рассказавший мне, как пять лет назад он пробрался в эту страну пешком через Египет, смотрит на мой iPhone и спрашивает: "Это твой?"
Ни один житель Нью-Йорка никогда не задаст мне такой вопрос. Это другой мир, могу вам сказать. И в этом мире вы не покупаете iPhone в магазине фирмы Apple.
"Жизнь трудна, — делится он со мной, — но я справляюсь". В дополнение к общему набору трудностей нелегальной жизни есть и иная проблема: "Эритрейцы и суданцы не ладят между собой. Мы христиане, a они мусульмане".
Даже здесь, на дне жизни, народы остаются чужими друг другу и не хотят смешиваться.
Я брожу, брожу и брожу. На окраине района два африканских ребёнка идут, облизывая рожки с мороженым. Одному из них лет пять, другому около шести. Они разговаривают друг с другом на иврите. Подойдя к фотографу с большой камерой, они просят их сфотографировать. Пока они разговаривают, младший делает неверное движение, и его мороженое падает на тротуар. Он в отчаянии. Белый фотограф дает ему пять шекелей, чтобы он купил новое мороженое. Ребенок берет деньги, но его старший брат не одобряет: — Почему ты взял у него деньги? Ведь у тебя есть деньги, и тебе не нужно брать никаких подарков. Верни ему деньги!
Младший отказывается. Он получил пять шекелей и не хочет с ними расставаться.
— Я знаю, почему ты взял у него деньги. Ты хочешь, чтобы у тебя было больше денег, чем у меня. Но тебе они не нужны. Если хочешь мороженое, ты можешь купить его, когда вздумается.
Ребенок продолжает отказываться.
— Вот, — говорит старший брат, сам еще ребенок, вручая свое собственное мороженое младшему, — возьми мое мороженое и отдай человеку обратно его деньги!
Я смотрю, слушаю и думаю: "Я никогда не видел у детей этого возраста такого уровня этики. Не говоря уже о взрослых. Генерал Джибриль, депутат Коэн, это — этика! Вспомните это в следующий раз, когда вы воспользуетесь этим словом".
* * *
Я возобновляю мирную прогулку. Я медленно покидаю Африку под впечатлением более сильным, чем мог предположить заранее, и достигаю Аравии, переходя в соседний район, населенный еврейскими бедняками, большинство из которых прибыли сюда из арабских стран. Здесь я натыкаюсь на демонстрацию. Жители района не желают африканцев рядом с ними. Если Верховный суд утверждает, что закон требует оставить африканцев в пределах границ Израиля, пусть почтенные судьи найдут место для африканцев. Человек с громкоговорителем кричит:
