И мы разговариваем, пока едем.
Халиль рассказывает, что бедуины не являются кочевниками, как утверждает "миф, распространяемый израильским правительством и СМИ". "Бедуины, — говорит он, — были кочевниками четыреста или пятьсот лет назад".
* * *
Мы добираемся до его деревни. На въезде стоит зеленый с белым дорожный знак с названием населенного пункта, такой же по форме и виду, как другие официальные дорожные знаки в иных местах Израиля. Знак гласит: "Альсра" и "Год основания: Османская Эра".
Под этим знаком есть еще один знак с изображением бульдозера, означающий, что это район сноса. Почему? Потому что евреи планируют его снести. Они "сносят тысячу бедуинских домов каждый год", — говорит мне Халиль. Я быстро подсчитываю. Израиль существует около шестидесяти пяти лет, и это значит, что в соответствии с его утверждением, израильские власти уже снесли шестьдесят пять тысяч бедуинских домов. Я спрашиваю Халиля, правда ли это, и он говорит: "Да, это правда". Я спрашиваю его, сколько же вообще бедуинов на свете, так как шестьдесят пять тысяч домов с Аллах его знает каким количеством детей в семье означает, что бедуинов, выселенных из своих домов, больше, чем их вообще существует. Халиль, не теряя времени, оперативно корректирует свои цифры: число в одну тысячу домов относится к данному году, в начале было по-другому. Каждый год израильтяне сносят все больше, и больше и больше.
Цифры, естественно, меняются движением языка.
Это плохо воспринимается нашей исследовательницей Мишель, ее расстраивает мое поведение. Она обвиняет меня в том, что я на "другой стороне" и просто изображаю наивность, задавая свои вопросы.
У входа в дом Халиля прикреплен листок бумаги: "Добро пожаловать в Альсиру" (так в оригинале). Его дом, сделанный из цемента, выглядит как обычная уродливая лачуга, которую вы видите в различных телевизионных репортажах, рассказывающих о бедуинском образе жизни. К двери дома приклеена бумага, полученная от израильских властей, "предупреждение" о намерении снести его дом. В верхней части этого предупреждения стоит цифра 67, и Халиль говорит, что в глазах израильтян бедуины только цифры, как и в "других местах", типа Освенцима, например, где люди также являлись не больше, чем цифрами.
Человек ездит на Мерседесе и считает, что он в Освенциме. Я смотрю на дату предупреждения-уведомления. 2006 г. Дом все еще стоит. Евреи явно забывают посетить Освенцим.
— Каково реальное название этой деревни, "Альсира", как написано у входа в ваш дом, или "Альсра"? — спрашиваю я Халиля.
— "Альсира", — говорит он, — Название на бело-зеленом, выглядящем официально знаке на входе в его деревню, на самом деле неверно.
Ну, это же османы!
Сама по себе недостающая "и" — зацепка ничтожная, но она поднимает в моей голове красный флаг, потому что может означать, что эта деревня "Османской эры" является изобретением, сработанным местными жителями. Я могу ошибаться, но решаю расследовать эту бедуинскую историю поглубже.
* * *
Мы сидим во дворе перед бараком Халиля, и я спрашиваю, нельзя ли мне заглянуть внутрь. Мне хочется посмотреть, как живет водитель мерседеса заключённый Аушвица. Правда, я не выражаю свое желание именно этими словами. Он извиняется, но нет, мне нельзя зайти, потому что внутри спит его жена. Это странный час для сна, но что я могу сказать? Он думает, что отвязался от меня, но тут опытный агент спрашивает, не может ли он посмотреть на внутренности каких-то других бедуинских домов, ибо это сильно обогатит его представление о жизни бедуинов, но Халиль отвечает, что в данный момент и это невозможно, так как все бедуины сейчас на работе. Итак, нет ни одного безработного бедуина и жена Халиля спит. Звучит убедительно, но опытный агент на это не покупается. Я чувствую, что надо придумать какую-то хитрость и все-таки проникнуть в пару бараков до окончания дня.
Тем временем, мы продолжаем болтать. Халиль только что закончил изучать право в израильском университете. На одном из лучших юридических факультетов страны, как он объясняет.
После полудня, сообщает он, сюда должны приехать от пятнадцати до двадцати молодежных представителей, чтобы на месте стать свидетелями ужасной жизни Халиля и его друзей. Они только что приехали на эту землю из Германии, поясняет он мне. Как немец-Тоби, я, безусловно, горжусь своими немецкими коллегами, проделавшими весь путь сюда в 2013 году ради того, чтобы посмотреть на напечатанную компьютером бумажку от 2006 г., предупреждающую о предстоящем выселении бедуинов из бараков.
Теперь после того, как мы уже посмотрели на дом Халиля снаружи, мы возвращаемся в офис "Адала". Во время поездки Халиль рассказывает об ужасных экономических условиях, в которых живут бедуины. В какой-то момент его прерывает телефонный звонок. Он вытаскивает iPhone, чтобы ответить.
Мерседес и iPhone в сочетании с юридической степенью израильского университета являются вернейшими признаками бедности. Что за театр абсурда, думаю я про себя, а ведь мы только в первом акте пьесы. Интересно посмотреть, как будет развиваться ее сюжет дальше.
Мы болтаем, я и Халиль.
Я прошу его объяснить, в чем его реальные жизненные проблемы. Если он считает себя израильтянином, говорю я, он действительно может жаловаться на государство и выдвигать требования обеспечения равных прав и равных невзгод. Но если он считает себя палестинцем, как же он требует, чтобы государство считало его своим гражданином, когда он сам себя не рассматривает гражданином этого государства?
— Я палестинец, потому что у меня палестинские корни, — говорит Халиль, — я горжусь тем, что палестинец.
— Вам есть, чем гордиться. Палестина — прекрасное государство.
Халил возражает против термина "Палестина", так как, по его словам, нет государства под таким именем.
Я прекрасно понимаю Халиля. Если Палестина существует, то борьба закончилась, деньги, текущие в НПО, высохнут, и его главный жизненный двигатель замрет. Но я не говорю ему этого, иначе он прыгнет на меня и наш разговор закончится на месте. Поэтому я задаю ему иной вопрос.
— Почему всюду на входных дверях палестинских правительственных зданий есть таблички "Государство Палестина"? Что же, палестинцы лгут и обманывают?
Халилю это не нравится. Ясно, что он не посещал Палестину много лет.
Халиль не единственный возражающий против моего употребления термина "Государство Палестина". Любительницы мира на заднем сидении автомобиля тоже против использования термина. "Палестины нет, — утверждают они, потому что Палестина оккупирована. И, как, наверное, мне следовало предвидеть, Мишель не собирается позволить мне отвязаться, она тявкает и ноет, как старая еврейка из Бронкса. Медленно, но верно, она начинает действовать на нервы опытному агенту. И знаете что? Я ей об этом сообщаю.
* * *
Вам нельзя, повторяю, нельзя критиковать любителей мира. Они обладают монополией на сострадание и истину. И они жестко отстаивают основное право человека на выражение своего мнение без того, чтобы кто-то смел вставить слово, когда они говорят.
