– Мракокрад его спас, – объяснила Чтица.
Солнышко не отрывала взгляда от преступника.
– Жар, зачем тебе понадобилось его убивать? – спросила она.
– Он мне соврал! – процедил небесный сквозь зубы. – Мог вылечить мой шрам, но не захотел.
– Ого! – воскликнула Чтица, прищурившись. – Луна, ты тоже слышишь? Он же ненавидит всех подряд!
– Вон из моих мозгов! – свирепо рыкнул Жар, и ночная с визгом отшатнулась.
Солнышко удивлённо покачала головой.
– Тебя же всё равно вылечили, какая разница, кто это сделал? Разве можно за такое убивать?
– Он врал мне! – снова прорычал дракончик, хмуро потупившись.
– Забавно слышать от того, кто сам кое-что скрывает, – заметил Мракокрад. Он поманил когтем – кожаный мешочек сорвался с шеи небесного и поплыл по воздуху.
– Отдай! – заревел Жар, рванувшись вперёд, но Анемона самодовольно усмехнулась, и острая кость до крови врезалась ему в горло, заставив замереть с болезненным шипением.
– Ну и злой же он! – фыркнула Чтица. – Всех нас готов разорвать в клочки.
Мракокрад поймал мешочек, развязал и перевернул. На пол выпала библиотечная дощечка с печатью, а следом… синяя сапфировая звёздочка с мерцающей искрой внутри!
– Третий приснилл! – ахнула Солнышко.
– Так и есть, – удовлетворённо кивнул чёрный дракон, поворачивая камень к свету. – Как услышал пророчество Луны, сразу понял. Вот он, крадущийся в снах драконий мрак – Жар из племени небесных!
Глава 8
Бойся драконьего мрака, бойся крадущихся в снах…
Морской дракончик зябко передёрнул крыльями. Неужели Мракокрад прав, и одна из опасностей, о которых предупреждало пророчество, всё время была у них под носом?
– Какой ещё мрак? – зарычал небесный. – Что за бред?
Солнышко показала на сапфировый кристалл.
– Ты украл его у Звездокрыла на острове ночных, да? Не понимаю, как тебе удавалось его прятать столько времени, во время болезни и потом.
– Мне помогли, – сплюнул дракончик, – один идиот… но других не подвернулось.
– Он думает про какого-то Брюха… или Плюха… – доложила Чтица, – и тоже ненавидит.
– Убери свой нос из моих мыслей! – прошипел Жар. – Откушу!
– Да я бы с удовольствием, – фыркнула она, – но они так и лезут в голову – чёрные, липкие, как смола – тьфу!
– Куда же его девать? – вздохнула песчаная. – Королеве Рубин мы, конечно, сообщим… но пока за ним прилетят… даже запереть некуда!
– Да ну? – поднял брови Мракокрад. – В уважающей себя академии должна быть тюрьма для нарушителей… Шучу, шучу, – усмехнулся он, встретив испуганные взгляды ночных. – Не беспокойся, Солнышко, я с ним разберусь.
– Как именно? – опасливо глянула она.
Чёрный дракон поднял библиотечную табличку Жара и дотронулся ею до передней лапы дракончика. Её тут же обвила стальная полоса, из которой зазмеилась толстая цепь, врастая другим концом в каменную стену. Небесный завыл, но, как ни рвался и ни размахивал когтями, достать никого не мог.
– Теперь никуда не денется, – довольно кивнул Мракокрад.
Он попятился, выбираясь из пещеры, и Карапакс в страхе распластался по скале, провожая глазами бесконечную реку угольно-чёрной чешуи. Гигантские когти скребли по каменному полу в опасной близости от перепончатых лап дракончика, которые рядом с ними казались совсем крошечными.
Солнышко жалостливо поморщилась, обходя прикованного Жара, но затем глянула на лужу отцовской крови, в которой оставляла следы, и со вздохом поплелась по туннелю в глубь горы.
Морская принцесса выскочила из пещеры наружу вслед за Мракокрадом и радостно вскинула крылья под дождём. Если она и заметила по пути Карапакса, то виду не подала.
– Вот здорово! Давай ещё кого-нибудь поймаем!
– Тебе бы выспаться, – озабоченно возразил он и повернулся к Чтице с Храброй, уныло жавшимся под уступом у выхода. – Вам тоже, кстати. Завтра с утра летим в дождевой лес, путь предстоит долгий… – Он обернулся к Луне, которая вышла наружу последней. – Полетаем?
Ночная помялась.
– Мы с Вихрем обещали помочь Звездокрылу прибраться в библиотеке и найти для тебя ещё свитки. Может, потом как-нибудь?
– Ну ладно, – вздохнул он под хлещущим ливнем, провожая её печальным взглядом, который смутно напомнил Карапаксу о чём-то хорошо знакомом.
– Полетай со мной! – жизнерадостно чирикнула Анемона. – Я интереснее, чем Луна, и совсем не устала.
– Завтра устанешь, – пообещал ночной, – полетим без остановок до самого леса… А сегодня я лучше побуду один.
Он расправил крылья, и тут Карапакс вспомнил: так смотрели раненые солдаты в саду у Глубокого дворца, потерявшие крыло, хвост или лапу и ещё не привыкшие к своему увечью.
Чёрный великан тяжело поднялся в воздух, и тёмные нависшие тучи вскоре поглотили его.
Морской дракончик подумал было направиться следом, но крылья едва шевелились, будто завязли в зыбучих песках. Накануне он не спал всю ночь, а перед этим целый день летел через горы, торопясь изо всех сил. Страх перед Мракокрадом заставлял бодрствовать, но теперь глаза закрывались сами собой.
Тем более что чёрный дракон не натворил пока ничего плохого, убеждал себя Карапакс, возвращаясь в обход горы к парадному входу и устало волоча хвост по коридору. Следить круглосуточно всю жизнь так и так не получилось бы. Надо же когда-то отдыхать, в конце концов!
Заглянув в свою спальную пещеру, он тяжело вздохнул. Здесь теперь так пусто… словно внутри обглоданной дочиста устрицы.
Дома, в Морском королевстве, многочисленные сыновья Коралл всегда держались вместе – в спальнях, учебных пещерах и на охоте. Шум от их постоянной возни и криков наполнял оба дворца. Поэтому, если кто-то из них совершал проступок и взрослым удавалось его заметить, наказанием почти всегда становилось одиночество. Виновного запирали где-нибудь дядюшка Акула или его дочь Мурена, но бывало, что дружно отворачивались и сами братья.
Когда Карапакс подвёл отца, так и случилось. Старшие узнали, что Жабр в гневе, и в конце концов вытянули всю историю из Спрута и Синя. Целый месяц с Карапаксом никто не разговаривал, и спать ему приходилось одному в пустой пещере. Драконята вели себя так, будто его не существует, так что он и сам уже начал сомневаться. Настоящий ли ты, если тебя никто не видит и не говорит с тобой, и долго ли ждать, пока ты исчезнешь совсем?
Вот почему в конце концов он зачаровал яйцо чайки и разбил в общую рыбную похлёбку. Прощение не заставило себя ждать, однако беспокойство никуда не делось. А вдруг сородичи никогда не простили бы его сами, и он остался один до конца жизни? Вся их дружба и приветливость с тех пор казались незаслуженными и фальшивыми, а пустая пещера всегда вызывала неприятные воспоминания, чувство одиночества и неизжитой вины.
