Лютер видел в Мюнцере поистине дьявольскую угрозу. Начать с того, что он распространял свои причудливые учения на дружеской территории курфюрстской Саксонии. Попробуй он творить такое на землях герцога Георга – не ушел бы дальше ближайшего подземелья! Но Фридрих, в отличие от кузена, предоставлял своим подданным большую религиозную свободу и не особенно беспокоился о том, что происходит с их духовной жизнью, – хотя вот тут как раз обеспокоиться стоило. Лютер ясно понимал, что проповеди Мюнцера ведут к насилию. Так скоро и вышло: в Маллербахе сгорела часовня, посвященная Деве Марии, – и ясно было, что к этому привели яростные призывы Мюнцера. К этому времени он уже сколотил себе «тайный союз» из тридцати последователей. Целью его было «стоять за благую весть, не давать потачки монахам и монахиням, способствовать их изгнанию и уничтожению»
[366].
Со временем Мюнцер перетянул на свою сторону бо́льшую часть города. «Союз» его вырос до пятисот человек: все они принесли ему торжественную присягу. Многие из них были не из Альштедта: встречались среди них и горняки из Мансфельда, и крестьяне из близлежащих деревень. Мюнцер даже разделил их на военные отряды и начал готовить к обороне – на случай, если князья попытаются вмешаться и ему помешать. Лютер понимал, что Мюнцер, как и Карлштадт, вступил на этот путь именно во время пребывания в Виттенберге – и был глубоко встревожен и опечален тем, что его собственные благие усилия привели к такому безумию. Еще больше беспокоило его то, что многие со стороны католиков, несомненно, припишут все происходящее ему. Любое насилие, вытекающее из его идей – пусть и искореженных до неузнаваемости, – припишут ему, и на него возложат вину за это. Помешать Лютеру или Карлштадту Лютер практически не мог; но мог хотя бы прояснить разницу между своей и их позициями, надеясь, что это кого-то остановит.
Так что в июле Лютер опубликовал «Письмо к князьям Саксонии о духе мятежа», обращенное к Фридриху и герцогу Иоганну. Он понимал, что рано или поздно власти неизбежно столкнутся с насилием, и желал предупредить их о растущей угрозе. Пока Лютер еще не призывал применять против Мюнцера силу. В дальнейшем он отступит от этого принципа – но пока что он верил в относительную свободу религии и идей и полагал, что добрые мысли – иначе говоря, истинное слово Божье – пробьют себе дорогу и одолеют любые подделки. Однако он понимал, что Мюнцер скоро перейдет из мира идей в мир действий, ступив на территорию, на которой имеет право – и более того, обязанность перед Богом – распоряжаться светская власть.
В том же месяце Мюнцер согласился произнести проповедь перед герцогом Иоганном и его сыном, молодым герцогом Иоганном Фридрихом. В Альштедте они были проездом и 13 июня вызвали Мюнцера к себе в замок. Целью его было привлечь их на свою сторону и убедить помочь в исполнении его безумных планов. Однако от того, что говорил в тот день Мюнцер, у любого волосы бы зашевелились на голове. Он призвал князей, к которым обращался, «смело ступить на краеугольный камень»
[367] (имея в виду Христа) и направить данные им Богом мечи на защиту дела Божьего. О чем речь? Мюнцер не замедлил объясниться. Князья должны помочь ему совершить революцию «избранных» – тех, кому предстоит смести с лица земли обычных, неизбранных людей. А кто будет решать, кто избран, а кто нет? Судя по всему, сам Мюнцер – по крайней мере, на это он ясно намекнул, выбрав материалом для своей проповеди книгу Даниила. Он объявил князьям, что Даниил был пророком, толковавшим сны царя, а сам Мюнцер – Даниил наших дней, избранный Богом, чтобы толковать все, что потребуется. Так что для собственного блага и для блага всей вселенной саксонские князья должны назначить его своим «Даниилом». А дальше он смело поведет их к концу света, к всеобщей гибели и разрушению. Предложение соблазнительное: как от такого отказаться? Под конец – чтобы у слушателей не осталось никаких сомнений насчет его намерений – Мюнцер прокричал, что «безбожники не имеют права жить, если только избранные не даруют им жизнь»
[368].
Откуда же взял Мюнцер такое истолкование воли Божьей? Он искажал Писание – а значит по определению оторвался от Бога. Так, ссылаясь на притчу о десяти минах, которую рассказывает Иисус в Лк. 19, он неверно понял контекст последней фразы: «Врагов же моих, тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над ними, приведите сюда и избейте предо мною»
[369]. В маниакальной картине мира Мюнцера эти слова произносит не персонаж придуманной Иисусом притчи, а сам Иисус. Следовательно, полагал Мюнцер, Библия разрешает и даже приказывает призывать к истреблению всех неизбранных. В заключение своей речи он перешел к угрозам саксонским князьям: если, мол, они не воспользуются случаем и не примут его предложение, Бог отнимет у них мечи.
Ясно дал понять Мюнцер, что Лютера тоже ждет безжалостная казнь. Он назвал Лютера «брат Жирный Боров» (а Меланхтона – «брат Сладкой Жизни»)
[370] и высмеял за любовь к удовольствиям, за то, что тот будто бы живет лишь затем, «чтобы сладко есть и пить при дворе»
[371]. Далее Мюнцер потребовал для своих идей «международного» разбирательства. Властям предержащим – то есть тем, кто сидел сейчас перед ним и слушал, – он пригрозил восстанием крестьянских орд. Либо знать поднимет свои мечи за Божье дело – как понимал его Мюнцер, – либо «народ Божий» возьмет дело в свои руки. Все должны либо принять его благовестие, либо признать себя язычниками и умереть.
Быть может, ни в чем ином не ощущается так явственно привкус ада, как в религиозном фанатизме. Воззрения Мюнцера напоминают то бред, то демоническую одержимость – тем более зловещую, что тот же бред охватывал множество людей в разных странах, в разные эпохи, с древних времен и до наших дней. Для всех фанатиков дьявол есть Бог, жизнь есть смерть, милосердие равно слабости, а жестокость – справедливости. Все они – какой-то адский апофеоз своего «я», где все «другие» должны быть порабощены или убиты.
Откровенно изложив свои взгляды князьям, Мюнцер ожидал их решения. Что же, поможете вы мне обрушить небо на землю и подняться в эмпиреи? Или согласитесь быть убитыми и отправиться в ад? Можно лишь догадываться, с какими лицами выслушали все это герцоги Иоганн и Иоганн Фридрих; и нам неведомо, пожали ли они Мюнцеру руку при прощании, сказали ли, что проповедь им очень понравилась. Известно лишь, что вскоре после этого Мюнцер напечатал эту «проповедь», присовокупив к ней рассуждение о снах.
Затем, 17 июля, Мюнцер написал Карлштадту в Орламюнде, приглашая его присоединиться к «союзу избранных» и прося заняться агитацией в пользу Мюнцера в пятнадцати соседних деревнях. К чести Карлштадта, он мгновенно сообразил, что Мюнцер планирует именно то, чего в это время все опасались, – мятеж вооруженного «народа» против знати, и в страхе порвал письмо. Впрочем, затем, сев на коня, он бросился к одному другу и показал ему сложенные обрывки письма – как доказательство того, что затевает Мюнцер. Сам Карлштадт никогда не приветствовал насилие: два дня спустя он отправил Мюнцеру ответ, в котором решительно отказывался в этом участвовать и советовал Мюнцеру отказаться от воинственных планов. Верно, у них было много общего; но возглавить орды крестьян, чтобы истреблять неверующих и насильственно приближать конец света… нет, на такое Карлштадт согласиться не мог.
