В эти месяцы депрессия то ненадолго отпускала Лютера, то возвращалась вновь. Бугенгаген с семьей тоже переехал в Черную Обитель; и Лютер изливал свои сомнения другу и просил за него молиться. Порой духовный мрак так сгущался вокруг него, что Лютер говорил: он уверен, что борется уже не с простыми бесами, а с самим князем бесовским. Однажды он сказал Бугенгагену, что вера его слабеет, и попросил напомнить ему об обетованиях слова Божьего, с твердой верою произнести их – ибо самому ему веры не хватает. В одном из таких разговоров Бугенгаген ответил: «Вот что думает Бог: “Что мне делать с этим человеком? Я осыпал его такими дарами – а он сомневается в Моем милосердии!”»
[452].
Наконец, начиная с 20 ноября, чума стала утихать. Маленький Геншен поправился, самого Лютера и Кати болезнь не коснулась. Кроме сестры и маленькой племянницы Бугенгагена, никто в обители не умер. Однако приступы Anfechtungen продолжали мучить Лютера до декабря. Он был уверен, что после женитьбы этот ненавистный старый недуг оставит его навсегда, – но вышло иначе. Что ж, говорил Лютер, если такова воля Господня, он ее примет, «во славу Бога, сладчайшего моего Спасителя»
[453].
По крайней мере, завершился этот annus horribilis
[454] на светлой ноте. 10 декабря Кати родила дочь Элизабет. Став свидетелем страшной смерти сестры Бугенгагена, Лютер боялся за жену; однако роды прошли легко, девочка родилась здоровой, жена также быстро оправилась. Окончилась и чума. А в последний день уходящего 1527 года и жена Бугенгагена родила сына, названного, как отец, Иоганном.
Инспекция приходов
В 1528 году, желая выяснить, как продвигается духовное оздоровление Саксонии, курфюрст Иоганн отправил Лютера, Меланхтона и других с инспекцией церковных приходов на своей территории. Отчасти он стремился выяснить, не пустили ли корни на его землях еретические учения Schwärmer, которые не угасли и после смерти Мюнцера, а через некоторое время возродились в так называемой секте анабаптистов
[455]. То, что предстало Лютеру в этих «командировках», не особенно вдохновляло. Повсюду встречал он глубокое невежество и непонимание христианской веры: даже там, где Реформации удалось выкорчевать старые католические традиции, их не заменило что-то иное и лучшее – напротив, создавалось впечатление, что, освободившись от католицизма, люди освободились и от морали, а религиозная жизнь их свелась к минимуму. От истинной евангельской свободы и радости все это было очень далеко. Вот что писал Лютер о своих впечатлениях:
Боже правый, что за бедствие мне предстало! Обычные люди, особенно в деревнях, ничегошеньки не ведают о христианской вере – и слишком многие пасторы, к несчастью, сами ничего не зная, ничему не могут их научить. А ведь все они носят имя христиан, все крещены, все принимают Святое Причастие – хоть и не знают ни молитвы Господней, ни Символа веры, ни десяти заповедей! В результате живут они как скоты, как неразумные звери, и, хоть Благая Весть к ним и вернулась, изощряются в тонком искусстве обращения своей свободы во зло
[456].
Едва ли стоит удивляться, что после десятилетий, даже столетий непросвещенности и жизни в синкретическом мире, где средневековые суеверия причудливо соединялись с обрывками католической веры, об истинной христианской вере многие крестьяне не знали ровно ничего. И несколько лет под руководством номинально евангелического проповедника едва ли могли здесь что-то исправить. Простые люди по-прежнему поклонялись Марии и иным святым, по-прежнему сохраняли менталитет «религиозных дел», характерный вообще едва ли не для всех религий на свете. Каждый понимал, что он в чем-то да виноват, каждый видел пропасть между собой и неким недостижимым стандартом; чтобы хоть отчасти смягчить это чувство вины, прибегал к религиозным ритуалам – и так тянулось с незапамятных времен. Что с этим можно сделать? Ясно было, что путь будет долог и труден: но, чтобы хоть немного его облегчить, Лютер решил составить катехизис.
Лютер понимал: много веков никто не знал ни Библии, ни ее содержания. Каждое воскресенье люди приходили послушать священников – но священники и сами ничего об этом не ведали. Передача веры была невозможна. Посещая все эти деревни и городки и сталкиваясь с глубиной народного невежества, идущего прямиком из Темных веков, Лютер поражался и скорбел – но скорбь привела его к созданию одного из величайших его трудов, «Большого катехизиса». Эта книга, с помощью которой Лютер надеялся распространить и укрепить веру, увидела свет в 1529 году. Говорилось в ней о самых основах веры: о десяти заповедях, апостольском Символе веры, молитве Господней, святом крещении и причащении. Написана она была в форме вопросов и ответов, удобной для обучения; предназначалась прежде всего пасторам, которые, не зная основ веры сами, не могут научить им и паству. Кроме «Большого катехизиса», Лютер выпустил и «Малый катехизис», предназначенный для простецов и даже для детей.
Сведения из катехизиса нужно было не просто заучить наизусть, но воспринять умом и сердцем. Например, объяснение первой заповеди, «Да не будет у тебя иных богов, кроме Меня», Лютер начинал с такой необычайной формулировки:
Что означает «иметь бога»? Что такое Бог? Ответ: Бог есть то, от чего мы ожидаем всякого блага и к чему прибегаем во время нужды. Иметь Бога означает не что иное, как верить и доверять Ему всем сердцем. Как я уже не раз говорил, вера и доверие сердечное могут принадлежать и Богу, и идолу. Если твоя вера и доверие верны, тогда твой Бог – истинный Бог. Если же они ложны – у тебя нет истинного Бога. Ибо вера и Бог друг с другом неразрывны. Итак, к чему тяготеет и чему вверяет себя твое сердце – и есть твой Бог
[457].
Между тем у Лютера и его друзей продолжалась черная полоса. На четвертый месяц 1528 года Бугенгаген и его жена потеряли младенца Иоганна. А в августе умерла Элизабет, восьмимесячная дочь Лютера и Кати. Лютер очень любил эту кроху, и скорбь о ее потере стала для него почти непереносима: «Удивительно, как я скорблю по ней; сердце мое стонет, словно у женщины. Никогда не думал, что сердце отца может питать такую нежность к ребенку»
[458]. Лишь немного утешило его то, что 4 мая следующего года Кати родила еще одну дочь, которую назвали Магдаленой.
