Должно быть, вскоре после рождения Магдалены в Виттенберг к Лютеру приехали его родители; в 1529 году Кранах написал их портреты. На портрете отца Лютера, Ганса, перед нами предстает человек усталый и, пожалуй, недовольный жизнью (а может быть, просто нетерпеливо ждущий, когда можно будет встать). Маргарита, мать Лютера, выглядит суровой, быть может, тоже утомленной жизнью и ее скорбями – и, возможно, покорившейся тому, что ради создания портрета приходится часами сидеть неподвижно. Много ли радости в том, чтобы на старости лет получить условное бессмертие, – и что хорошего в том, что потомки увидят вас стариками? Само то, что эти портреты были созданы и дошли до нас, говорит о многом. А зачем они были написаны – мы не узнаем никогда.
Глава двадцатая
Взросление Реформации
Лучше десять раз умереть, чем взять на свою совесть такое невыносимое бремя и допустить, чтобы Благая Весть стала причиной кровопролития.
Мартин Лютер
1520-е годы подходили к концу – и единственной причиной, по которой Лютер оставался жив, а Реформация распространялась, оставалось то, что император был занят другими делами и не спешил воплощать Вормсский эдикт в жизнь. В сущности, после Вормсского рейхстага 1521 года Карл ни разу не был в Германии. Он воевал с французами. В 1526 году император не смог присутствовать на Шпейерском рейхстаге: его заменял младший брат, эрцгерцог Австрийский Фердинанд. В течение пяти лет после Вормса, пока лютеран никто не трогал, они резко увеличились в числе и возросли в силе. А вот у императора дела шли хуже: турки осаждали восточные границы империи, Франциск I Французский теснил его войска на западных. В борьбе с турками Карл не получал от Германии никакой помощи; а когда в 1525 году он наконец разбил Францию в битве при Павии, папа Климент VII, преемник Адриана VI, своей папской властью освободил Францию от навязанных Карлом суровых условий мира. Вышло, что император ничего не выиграл.
Из-за этой выходки Климента Карл с ним рассорился; тогда папа призвал к себе в союзники Милан, Венецию, Флоренцию и Францию и создал так называемую Коньякскую лигу. Предполагалось, что к этому союзу присоединится и Англия; но Генрих VIII пожелал, чтобы все участники переплыли Ла-Манш и подписали договор на его территории, остальные на это не согласились, Генрих вспылил и ушел, хлопнув дверью.
Итак, к рейхстагу 1526 года имперская власть подошла в кризисе. Император отчаянно нуждался в помощи для борьбы с турками в Венгрии и Австрии – и ради этого готов был заключить с мятежными немцами-реформатами сделку. Турки захватили уже всю Грецию и многое другое. Сулейман Великолепный стремился расширить свой халифат – и действие своих законов, которые мы сейчас называем «шариатом», – до Рима и готовился к атаке на Вену. Если Карл хотел получить от князей-сторонников Реформации помощь в борьбе с магометанами, все, что для этого требовалось, – позволить им продолжать в том же духе. Иными словами, это был вопрос религиозной свободы. Не дать им религиозную свободу – и бороться с исламистами придется в одиночку. Любопытно: Лютер не был убежден, что Реформации стоит использовать такой рычаг давления. Это казалось ему слишком циничным и манипулятивным. В конце концов, верующие в любом случае должны делать то, что угодно Богу, – а отказ от своих обязанностей перед кесарем Богу совсем не угоден. Так что помочь императору бороться с разбойниками-турками стоит в любом случае. Однако Фердинанд, брат императора, согласился приостановить действие Вормсского эдикта – или, по крайней мере, не настаивать на его выполнении. Пусть вопрос об эдикте, сказал он, решает церковный собор, который следует созвать как можно скорее. А тем временем приостановим его действие – тем более что выполнить его все равно почти невозможно, учитывая, как растянуты силы императора по всей Европе. Реформацию, конечно, надо подавить… но как-нибудь потом. После такого решения, одновременно и наивного, и циничного, Реформация могла продолжаться – теперь с официального дозволения императора и рейхстага. Приостановка действия эдикта дала ей дополнительное время, чтобы распространиться и пустить корни.
Однако к 1529 году положение императора вновь изменилось. Впервые с Вормсского рейхстага 1521 года, через восемь долгих лет отсутствия, он вернулся в Германию. В 1529 году Лютеру и его соотечественникам предстоял полномасштабный политический поединок. А что же случилось с положением Карла? Прежде всего, в октябре 1529 года его армия остановила турок у самых ворот Вены. Карлу помогла погода: проливные дожди, мешавшие осаде, а за ними ранний снегопад. В конце концов Сулейман со своей армией отступил. Следующая осада Вены турками состоялась лишь через 154 года.
Отпраздновав эту победу, Карл наконец смог заняться Италией – и в феврале 1530 года получил из рук папы Климента корону Священной Римской империи. Императору везло – а вот от папы, как видно, удача отвернулась. Когда в 1527 году войска Карла осадили Рим, Климент вынужден был скрыться и полгода прятаться в замке, выходя оттуда лишь в лохмотьях нищего, в страхе за свою жизнь. А теперь, для пущего унижения, ему пришлось короновать своего победителя!
Однако, по обычаю, от императора требовалось поцеловать туфлю Климента – жест формально самоуничижительный. Что ж, это хоть что-то. А кроме этого, папа потребовал, чтобы император дал обещание стереть с лица земли евангелическую ересь раз и навсегда. Поскольку Рим, взятый и разграбленный имперскими солдатами, еще дымился, местом коронации была выбрана Болонья. Но ради такого случая Болонью «задекорировали» под Рим, к большому возмущению гордых болонцев.
Итак, получив из рук папы корону, Карл наконец мог обратить внимание на мятежных реформаторов, число коих все росло: они уже разделились на два лагеря – лютеране в Германии и цвинглианцы в Швейцарии. Следующий имперский рейхстаг предстояло провести в Шпейере, в шестидесяти милях к югу от Франкфурта и совсем рядом с Гейдельбергом, весной 1529 года; и заранее известно было, что этот рейхстаг должен вернуться к вопросу о Вормсском эдикте, восстановить его действие и настоять на его исполнении. Что же было делать теперь Лютеру и другим вождям Реформации? В Шпейере они заявили формальный протест – тот, что подарил им прославленное имя «протестантов». Однако надо заранее сказать, что император и другие облеченные властью католики подавили этот протест и ситуация зашла в тупик. Что было делать дальше?
Марбургский диспут
У ландграфа Филиппа Гессенского были на этот счет кое-какие идеи. Новичком в политике он не был и понимал, что открытая борьба императора с протестантами – лишь вопрос времени. Он заключил, что виттенбергской, лютеранской ветви протестантизма необходимо политически объединиться со швейцарской, цвинглианской ветвью – иначе император и католические силы возьмут над ними верх и Реформация погибнет. Если же две партии Реформации объединятся, пусть не догматически, но политически, им будет легче выторговать для себя выгодные условия. Поэтому Филипп предложил обеим партиям провести в своем замке в Марбурге диспут.
Лютер в этом диспуте был совершенно не заинтересован. Он читал сочинения Цвингли о Святом Причастии и считал, что по этому поводу все уже сказано: Цвингли свою позицию выразил ясно, пойти с ним на компромисс Лютер не может. Кроме того, он чувствовал, что Цвингли, наоборот, активно стремится к этой встрече, – и опасался, что они вдвоем с ландграфом Филиппом начнут давить на него, подталкивая к богословским уступкам. Не хотел туда ехать и Меланхтон. Он, как ни удивительно, все еще верил в возможность компромисса и примирения с католиками; но, если бы лютеране сделали шаг в сторону эксцессов Цвингли, этим надеждам настал бы конец. Однако курфюрст Иоганн считал, что стоит попробовать, – и буквально выкрутил Лютеру руки, заставив поехать. Впрочем, сперва Лютер написал Филиппу. «Я знаю, что не уступлю ни пяди, – писал он. – Прочтя их аргументы, я по-прежнему убежден, что они неправы»
[459].
